19-я жена

После полудня пришли новые враждебные вести. Вторая статья, от того же нашего безымянного приятеля, на сей раз опубликованная в «Чикаго таймс», пробежалась по телеграфным проводам. Теперь миссис Вудхалл утверждала, что она стала свидетельницей моих неблагоразумных поступков в Берлингтоне. Однако эта великая дама, друг всего женского рода, желала, чтобы вся Америка узнала: она-то меня не осуждает! На самом деле она меня всячески поддерживает, выступает за мое право на свободную любовь. «Теперь она поистине свободна», — радовалась за меня эта женщина.

— Когда следующий поезд? — спросила я. — Мне не важно, куда он идет. Мне надо немедленно уехать!

— Миссис Янг, — сказал мистер Редпат, — вам надо взять себя в руки.

Но я не могла. Я носилась по его конторе, собирая вещи — шляпку, сумку, перчатки и свое пальто пурпурного цвета, которое после Денвера приносило мне столько удачи. Я окликнула Лоренцо. Мальчик сидел за письменным столом Редпата, у самого уголка, совершенно поглощенный рисунком, над которым трудился. Когда я сказала ему, что пора уходить, он поднял свое произведение.

— Это — ты, — объявил он.

И это действительно была я — добрый, с любовью нарисованный портрет на той самой газете, которая так злобно меня оболгала. Черная тушь его рисунка почти совсем скрыла лживые газетные строки.

Больше всего меня встревожило предательство незнакомцев. Кто был тот Специальный Корреспондент, так упорно стремившийся меня уничтожить? А миссис Вудхалл? Неужели она так наказывает меня за то, что я отказалась принять ее визит? В тот день я некоторое время вообще не могла говорить. Я в волнении сидела в кабинете мистера Редпата, глядя на вделанные в рамки телеграммы от президента и генералов и на памятные подарки со сцены — мечи и шпаги с выгравированными надписями, программки с автографами и пыльный страусовый плюмаж. Я ощущала, как что-то ускользает от меня, будто я теряю почву под ногами. На ум снова пришли руины Храма — груды мусора, яркое зимнее солнце на истертых белых камнях.

С того момента, как я прочла утром газету, в моей груди росло какое-то чувство, определение которому я никак не могла найти, но теперь оно выявилось, став тяжелым и прочным как камень.

— Это Бригам, — произнесла я.

— Что такое, миссис Янг?

— Это дело рук Бригама. Он купил эту статью в газете.

Историки говорят о непредсказуемых последствиях запланированных событий. Последствием атаки на мою репутацию стала толпа на ступенях Тремонтского храма. Пришлось отказать почти тысяче желающих попасть на лекцию. Стоя за занавесом, перед тем как выйти к моей аудитории, я слышала шум, крик и возгласы, возмущенные голоса, утверждавшие, что им были обещаны места.

— Я мог бы заполнить это помещение вдвое большим количеством людей, — сказал мистер Редпат. — И девяносто пять процентов из них — на вашей стороне.

Моя лекция в Бостоне была вполне обычной, но прием оказался далек от обычного. Меня принимали на волне такого огромного энтузиазма, какого я до тех пор еще не встречала. Лекцию я закончила, опровергнув обвинения в свой адрес и заявив: «Сама я не могу сказать, как и какими средствами, но сердце мое знает столь же четко, как я знаю лица моих сыновей, что в этих нападках на мою репутацию замешана Церковь Бригама. Со временем я это докажу, и если здесь сегодня есть кто-нибудь, подвергающий сомнению мои испытания или правдивость моей истории, то, когда эта ложь будет разоблачена, он сможет сам увидеть, до какой степени способен изолгаться Бригам Янг».

За триумфом в Бостоне последовал провал в Нью-Йорке, так как колкая статья мисс Ли предшествовала моему появлению там. Редакторы ее газеты подкрепили ее мнение целой горстью репортажей, подвергавших сомнению достоверность истории моей жизни. Обзоры, приходившие из Бостона, не смогли произвести впечатление на ньюйоркцев, подобных Фоме неверующему. Более половины мест в «Зале Ассоциаций» зияли навстречу мне, словно пустые глазницы. Мое заявление о безвинности было встречено скучливой зевотой.

Я спросила мистера Редпата, не повредила ли сплетня моему главному призыву.

Он погладил свои бакенбарды:

— Нью-Йорк — странный город. Подозреваю, что сплетня не так сильно повредила вам, как ваша реакция на нее. Этому городу грешники нравятся гораздо больше, чем святые.

Пока мы оставались в Нью-Йорке, я смогла встретиться с редакторами нескольких издательств по поводу моего мемуара. Наибольшее впечатление произвел на меня мистер Э. из издательского дома «ИСТОН и К^о». Это был тощий, проницательный человек, похожий на прусского немца, с толстым, как небольшая репа, носом. Он умно и сочувственно, хотя и чуть нервно, говорил со мной о моих бедах, его хрупкие, алебастровой белизны пальцы так и порхали вокруг.