1910-я параллель: Охотники на попаданцев (СИ)

— Бодриков знает. Я не смог скрыть таких перемен, — ответил я, ещё раз улыбнувшись, — Но он хитрый лис. Ему хотели в подчинение дать неугодного человека, и барон решил задачу так, что я буду Евгением и буду слушаться беспрекословно. К тому времени я уже встал на ноги. И вот уже три года притворяюсь кем-то другим.

Мои руки скользнули на упругие женские ягодицы, а потом прижали тёплое и пьянящее тело к себе.

— Я снова тебя хочу, — сорвалось с моих губ.

Ольга улыбнулась, отчего на ее щёках появились красивые ямочки, а потом закусила нижнюю губу, глядя на меня с озорными искрами в глазах.

И в этот момент в дверь начали часто и сильно стучаться.

— Евгений Тимофеевич! Ваше высокоблагородие! — был слышен на грани истерики голос одной из горничных. — Евгений Тимофеевич!

— Что?! — зло и громко спросил я, проклиная эту дуру.

— В барона Бодрикова стреляли! Старый на телефоне сидит, ждёт когда сообщат куда повезут его превосходительство!

Я выругался, и вскочил на ноги, начав поднимать с пола свою одежду. Ольга подтянула к себе халат, накинув на себя, как одеяло. В то время мои пальцы уже застёгивали пуговицы на сорочке, все же армейская муштра, которой меня мучил в своё время барон, не прошла даром. Ноги по очереди нырнули в ботинки. Пару секунд на шнурки. Секунда на новомодную «молнию» на кафтане.

Кровь кипела от недавней несостоявшейся страсти и злости на мир. Это придавало сил и торопило время.

Я поглядел, чтоб Ольга не была обнажённой, и осторожно скользнул в приоткрытую дверь, сразу же захлопнув за собой. Пальца хотели повернуть язычок приспособления для опечатывания, но вовремя остановились. Теперь эту привычку придётся бросить.

Уже сбежав с лестницы, я закричал.

— Дневальный! Оповести всех! Полная готовность! Группе подготовить кирасы, надеть по дополнительной команде!

Коридор, подлестничная клеть и двор промелькнули перед взором одним разом.

— Где он? — только и спросил я, остановившись на пороге чёрного хода и быстро обернувшись.

— В городской больнице, — ответил Старый.

В тот момент, когда я прыгнул в автомобиль, дневальный, прибывший на смену Старому, но не успевший того сменить, уже открывал ворота. Утро выдалось прохладное, и уже выезжая со двора я пожалел, что не прихватил перчатки и пальто. Авто было крыто только тентовой крышей, и в бок задавал лёгкий ветер. Изо рта клубилось едва заметное облачко пара, а пальцы быстро онемели. И несмотря на то, что боли я не чувствовал, холод я хорошо ощущал.

Я выжимал педаль контроллера электродвигателя до упора. Руль бил по пальцам, играя вместе с ямками и кочками. Несколько раз узкие колеса с шумом поднимали комья густой грязи из почти высохших луж.

Первый раз я радовался тому, что это не столичный Петроград, а маленький уездный городишка, где можно до любого места при желании доехать за неполный час.

Больница встретила меня серыми стенами, вытоптанными скрипучими ступенями и половцами, от которых эхо разлеталось звонко и далеко. Казалось, ты уйдёшь из этого заведения, а шаги ещё долго будут скакать от стены к стене безумным призраком, пытающимся докричаться до всякого, чтоб не шумели.

Постовая сестра милосердия только успела открыть рот, когда я опередил ее.

— Где его превосходительство?!

— Извольте сообщить, кто вы, — испуганная моим тоном, разродилась она требованием.

— Тайная канцелярия! Где господин барон?!

Сестра быстро открыла книгу и стала водить пальцем по строкам, щурясь и шевеля губами. Но ответила не она.

— Не шумите-с, — раздался рядом знакомый голос, — его превосходительство ждёт вас.

Я повернул голову, увидев Бодриковского адъютанта, хмурого и серого, как с перепоя дешёвой водкой, хотя я знал, что этот голубчик лишь изредка позволяет себе шампанского.

— Идемте-с, — продолжил подпоручик, протерев лицо ладонью. Мне даже показалось, что в уголках глаз блеснули слезы, как у кисейной барышни.

Под растерянно-испуганный взгляд сестры мы прошли длинными узкими коридорами, с их высоченными казёнными потолками, рождая эхо уже вдвоём.

Пришлось проскрипеть по лестнице на второй этаж, и пройти ещё несколько поворотов и переходов между пристройками. При нашем появлении в конце коридора выпрямился по стойке смирно часовой, одетый в гимнастёрку, штаны-галифе и фуражку с козырьком. На ногах новые, хорошо начищенные сапоги. Серая, аккуратно свёрнутая солдатская шинель лежала на подоконнике.

Он поправил винтовку и с суровостью на лице оглядел нас обоих. Конечно, он узнал адъютанта, который наверняка был здесь с самой первой минуты, но порядок требовал проявить бдительность.

Дверь скрипнула, и мы вошли в большую светлую палату. В углу, на полу у стола разместилась сотовая радиостанция. Сам стол был завален бумагами. Их, видимо, принесли в спешке и не успели разобрать.

Барон лежал на большой кровати с резными ножками и спинкой. Под голову подложили не меньше трёх пуховых подушек. Ноги прикрывало стёганое одеяло. Причём, не казённое, а домашнее. Плечо барона было замотано бинтами, сквозь которые выступила свежая кровь.

— Заходи, — тяжело дыша, произнёс Бодриков. — Я знал, что ты примчишься.