1917. Разгадка «русской» революции

Цели и интересы англичан понятны. Другой вопрос, а искал ли Штюрмер, усаженный в премьерское кресло при определенной помощи Распутина, этого самого сепаратного мира?

«Положение Б. В. Штюрмера оказалось трагическим благодаря клевете, которая была против него направлена с первых же дней, — пишет генерал Курлов. — Его немецкая фамилия, во время войны с Германией, дала возможность избрать его мишенью яростных нападений, за которыми скрывались посягательства на авторитет царствующей династии. В думских речах он выставлялся как видный член германофильской партии, будто бы возглавляемой Императрицей, и как сторонник сепаратного мира с Германией. Нельзя обвинить Б. В. Штюрмера за его мнение, что война с Германией была величайшим несчастьем для России и что она не имела за собой никаких серьезных политических оснований».

[242]

Тот, кто внимательно изучит историю возникновения Первой мировой войны, тот, кто внимательно проследит всю виртуозную дипломатическую комбинацию Великобритании, приведшую к страшной бойне, тот согласится, что воевать русским и немцам было незачем.[243] Однако именно мнение

премьера Штюрмера частенько используется недобросовестными историками как доказательство его действий. Ведь фактов его переговоров с немцами нет, вот тогда-то реальные факты подменяются на неосторожные высказывания.

«Последний царский министр внутренних дел Протопопов, накануне своего вступления в правительство, вел в Стокгольме переговоры с немецким дипломатом и докладывал о них царю», — можем мы прочитать в мемуарах Льва Давыдовича Троцкого.[244] То же самое, уже без ссылки на автора, пишут современные исследователи. Так может быть, Троцкому и его последователям удалось найти факты переговоров Штюрмера, Распутина или кого угодно с германским правительством?

Сенсацию троцкистские историки делают из воздуха, поскольку само «происшествие» было буднично и неинтересно. Ничего нового, кроме очередного проявления германского желания заключить мир, оно в мировую политику не привнесло. К Протопопову, еще даже не входящему в правительство, находившемуся в нейтральной Швеции, пришел советник немецкого посольства Варбург. «…Разговор носил чисто общий характер и А. Д. Протопоповым были записаны и вопросы и ответы, …а тема о возможности сепаратного мира не была вовсе затронута», — указывает в своих мемуарах суть происшествия генерал Курлов. И пишет далее: «О сепаратном мире Б. В. Штюрмер, как умный человек, не мог, конечно, и думать, хорошо зная рыцарские взгляды в этом отношении Государя Императора».[245]

Но может быть, русского премьера с немецкой фамилией просто выгораживают его единомышленники? Открываем «Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг.» немецкого генерала Эриха Людендорфа: «О сколько-нибудь конкретной возможности вступить со Штюрмером в какие-либо сношения не было и речи, точно так же, как и о самых отдаленных попытках последнего. В возможность мира с Россией никто не верил».[246] Значит, ни царь, ни его супруга, ни самый «подозрительный» премьер переговоров не вели и вести не могли. Но их политические противники кричали об этом на каждом углу! Не имея никаких доказательств, кроме:

• немецкой фамилии премьера — Штюрмер;

• отставки министра иностранных дел Сазонова, горячего сторонника Антанты.

Более доказательств нет. Зыбка доказательная база. Тут-то и нужен загадочный и таинственный Распутин, который своей демонической личностью и скрепит эти слабенькие факты. Убийство Распутина всегда представляется в современной историографии как акт, направленный на предотвращение выхода России из войны, как срыв заключения сепаратного мира. Однако фактов закулисных переговоров правительств России и Германии во время войны нет. «Никаких доказательств связи распутинцев с германским штабом не было обнаружено и после (Февральского. — Н. С.) переворота»,[247] — об этом напишет даже Троцкий. А ведь у него после следующего переворота, Октябрьского, была возможность искать такие документы сколь угодно долго. Значит, причина убийства другая. А тиражируемая историками версия — ложный след!

Распутина убили не за потенциальные переговоры с немцами, а в рамках финальной подготовки Февральского переворота, когда царь под давлением «общественности» должен был отречься от престола.