1918 год

Оказалось, вольноопределяющийся конной сотни, о котором я упоминал в главе VIII в связи с его разбойными деяниями в гордиенковском полку, был послан в разъезд и, вместо розысков большевиков, ограбил и убил крестьянина – сборщика податей. Артопеус распорядился арестовать весь разъезд, а вольноопределяющегося немедленно отправить под конвоем в Лубны для предания германскому суду. Меня начальник отряда попросил сказать по совести, что я думаю об арестованных и можно ли их освободить, так как доказательств соучастия нет. Дал мне список. За некоторых я готов был поручиться, что на убийство они не способны, другие сомнительные… Сказал все-таки, что, по-моему, следует их всех отпустить. Что касается вольноопределяющегося, то чем скорее его повесят, тем лучше. Это мое личное мнение. Думаю, что и другие офицеры Куриня думают то же самое.

Я считал и считаю, что есть положения, когда жестокость не только необходима, но и обязательна[238].

Возвращались мы в тот вечер молча. И германские офицеры, и я одинаково смотрели на вещи, но все-таки и мне и им было не по себе. Козак Куриня, и притом интеллигентный человек, оказался грабителем и убийцей.

Этот печальный случай имел неожиданные последствия лично для меня. Германцы заявили, что впредь будут брать конную сотню в экспедиции только при том условии, что в это время их сотня будет подчинена обер-лейтенанту Раевскому. Так, по крайней мере, мне сказал генерал Литовцев.

Мое служебное положение становилось все более и более путаным. Считаюсь старшим офицером батареи. В то же самое время на походе я командующий конной сотней. Дело, правда, облегчалось тем, что в это время мой командир, поручик Овсиевский, взял отпуск и я официально его замещал.

Немецкий комендант организовывал более серьезные экспедиции по всем правилам германского устава[239]. Перед выступлением раздавался приказ. Один из них долго у меня хранился. Хорошо помню:

Rechte Kolonne

Oberleutnant Rajewsky

30 Ukrainische Reiter

2 Geschutze

Как я ни втянулся в сотрудничество с германцами, все-таки, прочтя этот листок, напечатанный на тонкой бумаге машинистом комендатуры, мне захотелось потянуть себя за волосы. Не во сне ли все это делается…

Я был далеко не уверен в том, что мне удастся удержать в руках наших буйных конников. Сотня в это время находилась в полном упадке. Ни одного кавалерийского офицера. Командует пехотный прапорщик. Конский состав сильно запущен – плохая уборка, плохие тела. Я, правда, распоряжался только во время походов, но все-таки было неловко перед немцами. Больше всего боялся «эксцессов». Оказалось, значительно проще и легче, чем я думал. Стоило германцем предать одного негодяя своему суду, и люди стали шелковые. Слушались меня беспрекословно.

Знали, что кричать и ругаться не буду – терпеть этого не могу, но в случае чего преступника не покрою. При тех условиях, которые сложились к концу лета, оказалось вполне достаточно. Вероятно, помогало и то, что мне, постороннему в Лубнах человеку, легче было воздерживаться от «студенческих» способов командования, чем местным офицерам, связанным целой сетью всевозможных отношений со своими подчиненными.

Вскоре мне захотелось еще сильнее потянуть себя за волосы – украино-германский сон поручика-значкового – обер-лейтенанта Раевского становился все пестрее и необыкновеннее. Ввиду слабости конной сотни мне стали придавать в помощь драгун императора и короля Франца-Иосифа… Обыкновенно взвод под командой унтер-офицера. Первый раз германский командир эскадрона, решившись доверить мне своих людей, побоялся дать немецких кавалерийских коней в руки русского артиллериста. Под тем предлогом, что лошади утомлены, их оставили отдыхать, а «моих драгун» посадили на взятых на несколько часов крестьянских (по возвращении разъезда их сейчас же вернули мужикам). Должно быть, унтер-офицер доложил, что лошадей я берегу. По крайней мере, в дальнейшем пересаживание уже не практиковалось. Жаль, что у меня не было фотографического аппарата. В моей пестрой военной жизни, пожалуй, самые экзотические моменты. Разыскиваем повстанцев, будто бы разбежавшихся по полям. Так говорит хлеборобская разведка. Моя гнедая Мэри идет широким шагом, на ходу сгоняя мух с лоснящейся шеи. В нескольких шагах за мной двое – вахмистр конной сотни с желтым шлыком и немецкий унтер-офицер в каске. Дальше украино-германская лава. Черно-белые флюгера драгун Франца-Иосифа, шлыки, фуражки, пики, черкески.

Никаких повстанцев нет. Я оборачиваюсь к унтер-офицеру.

– Скомандуйте вашим людям собраться.

– Nach rechts sammeln! (Собраться направо! – нем.)

Сразу пыль, скачущие вороные кони. Потом песни по очереди, то наши – «Ой щожь то за шум учинився…», то драгуны – что-то унисонное о победах вообще и храбрости лихих германских кавалеристов.