1919

У Дика сжалось горло. Он заметил, каким деревянным жестом он вставил себе в рот сигарету, затянулся дымом и выдохнул его. Взгляд Элинор был устремлен на его лицо, холодный и испытующий. Дик ничего не сказал, он старался только не менять выражения лица.

- Вы любили ту бедняжку, Ричард?

Дик покраснел и покачал головой.

- Послушайте, не надо прикидываться таким жестоким... Только очень молодые люди прикидываются жестокими.

- Обесчещенная и брошенная техасская красавица разбилась насмерть во время воздушной катастрофы... Впрочем, большинство корреспондентов - мои личные знакомые, они сделали все для того, чтобы затушить это дело... Что вы хотите, чтобы я сделал? Не прыгать же мне, по примеру Гамлета, в могилу! Достопочтенный мистер Берроу сделал все, что требовалось. Ужасно неприятная история... - Он опустился на стул. - Мне бы хотелось быть жестоким и плевать на все. Когда история шагает по нашим телам, никаким сантиментам не должно быть места. - Он покривился и продолжал говорить, не разжимая рта. - Я хочу только одного, сестричка, - поглядеть с дядей Вудро на белый свет... le beau monde sans blague tu sais [белый свет без прикрас, понимаешь? (франц.)].

Элинор рассмеялась своим коротким, резким смехом, на лестнице послышались голоса Эвелин и Пола Джонсона.

Элинор преподнесла им клетку с двумя маленькими голубыми попугаями. Они пили монтраше и ели жареную утку с апельсинами. В середине обеда Дика вызвали в "Крийон". Приятно было выйти на свежий воздух, сесть в такси, поехать мимо Лувра, выглядевшего огромным в поздних сумерках, в которых парижские улицы казались пустынными и очень древними, точно римский Форум. Всю дорогу мимо Тюильри он боролся с искушением крикнуть шоферу, чтобы он вез его в оперу, в цирк, на укрепления, куда-нибудь ко всем чертям, и конец. Проходя мимо швейцара отеля "Крийон", он сделал непроницаемое лицо.

Мисс Уильямс радостно улыбнулась, когда он появился на пороге.

- Я боялась, что вы опоздаете, капитан Севедж.

Дик покачал головой и осклабился,

- Кто-нибудь уже пришел?

- О, они идут толпами. Завтра будут заголовки во всех газетах, прошептала она.

Зазвонил телефон, и она ушла.

Огромная комната была уже полна журналистов. Пожимая ему руку, Джерри Бернхем шепнул:

- Слушайте, Дик, если все дело сведется к декларации, отпечатанной на машинке, вы не выйдете из этой комнаты живым.

- Не беспокойтесь, - сказал Дик и осклабился.

- А где Роббинс?

- Он выбыл из игры, - сухо сказал Дик. - Кажется, он в Ницце, пропивает остатки своей печени.

Джи Даблью вышел из противоположной двери и обходил комнату, пожимая руки знакомым, раскланиваясь с незнакомыми. Молодой парень с растрепанными волосами и съехавшим набок галстуком сунул Дику какую-то бумажку.

- Послушайте, спросите его, будет ли он отвечать на эти вопросы?

- Он едет в Америку, чтобы агитировать за Лигу Наций? - спросил его кто-то в другое ухо.

Все расселись, Джи Даблью откинулся на спинку стула и сказал, что они будут беседовать совершенно неофициально, ведь он, в конце концов, сам старый газетчик. Наступила пауза. Дик смотрел на бледное, несколько тяжелое лицо Джи Даблью и увидел, как вспыхнули его голубые глаза, обводившие взглядом журналистов. Какой-то пожилой человек спросил торжественным тоном, не будет ли мистер Мурхауз любезен высказаться относительно разногласий между президентом и полковником Хаузом.

Дик сел поудобней и приготовился скучать. Джи Даблью ответил с холодной усмешкой, что лучше всего было бы спросить об этом у самого полковника Хауэа. Когда кто-то произнес слово "нефть", все насторожились. Да, он может сказать определенно, что между некоторыми американскими нефтепромышленниками и, скажем, "Ройал-дойчшелл" достигнуто согласие, своего рода деловое сотрудничество, о нет, разумеется, не для того, чтобы установить монопольные цены, но чтобы показать пример международного сотрудничества - той новой эры, в которой крупные капиталистические объединения будут бороться рука об руку за мир и демократию против реакционеров и милитаристов, с одной стороны, против кровавых сил большевизма - с другой. А как обстоит дело с Лигой Наций?

- Новая эра, - продолжал Джи Даблью конфиденциальным тоном, - не за горами.

Стулья скрипели и кряхтели, перья царапали по бумаге блокнотов, все слушали с большим вниманием. Все отметили у себя, что Джи Даблью через две недели отбывает в Америку на "Рошамбо". После того как журналисты ушли отправлять свои каблограммы, Джи Даблью зевнул и попросил Дика извиниться за него перед Элинор - он, право, так устал, что сегодня никак не может прийти к ней. Когда Дик опять вышел на улицу, в небе еще бродил отсвет лиловых сумерек. Он окликнул такси: черт возьми, теперь он может себе позволить взять такси, когда ему вздумается.