1937. АнтиТеррор Сталина

Якубович утверждал, что следствие не было заинтересовано в выяснении истины. Почему? Во-первых, обвиняемый В. Иков действительно находился в связи с заграничной делегацией РСДРП, вел переписку и возглавлял «Московское бюро РСДРП». Однако о своих истинных связях ничего не сообщил. Во-вторых, получив от следователя А. Наседкина очередные показания, которые нужно было подписать, Якубович как-то воскликнул: «Но поймите, что этого никогда не было, и не могло быть». На это следователь ответил: «Я знаю, что не было, но „Москва“ требует». В-третьих, работа специалистов проходила под бдительным контролем коммунистических руководителей, таких, как Дзержинский, Микоян и др. Они после придирчивого анализа «вредительских» предложений спецов утверждали их. Опровергая свое вредительство, Якубович задает вопрос: «Что же, все были слепы, кроме меня?»[13]

Действительно, признания во вредительстве без конкретных актов диверсий и террора — явный признак фальсификации. В-четвертых, арестованный за взяточничество М. Тейтельбаум сам попросился у следователей в «Союзное бюро», чтобы умереть не как уголовник, а как «политический». Показания Тейтельбаума о взяточничестве были уничтожены. В-пятых, схема следствия была плохо скроена. Самым слабым местом стал «визит Р. Абрамовича в СССР». Хотя были другие эмиссары меньшевиков, задержанные ОГПУ, известный меньшевистский лидер Абрамович должен был придать организации больший вес. Но выяснилось, что в СССР Абрамович не был (во всяком случае, это он сумел доказать в германском суде). Когда выяснилось, что ОГПУ ошиблось с Абрамовичем, схема не стала пересматриваться. В-шестых, председатель суда Н. Крыленко, хорошо знавший Якубовича, побеседовал с ним перед процессом, сказав следующее: «Я не сомневаюсь в том, что вы лично ни в чем не виноваты… Вы будете подтверждать данные на следствии показания. Это — наш с Вами партийный долг. На процессе могут возникнуть непредвиденные осложнения. Я буду рассчитывать на Вас». Этот призыв помог Якубовичу покончить с собственными колебаниями — не сорвать ли процесс. Нет, нельзя, ведь этим можно «ударить в спину» СССР. Нельзя этого делать в такой тяжелой для страны ситуации. Якубович произнес на процессе пламенную речь против телеграммы заграничной делегации РСДРП, в которой организаторы процесса обвинялись в фальсификации. Якубович не без гордости пишет об этом: «Это была одна из моих лучших политических речей. Она произвела большое впечатление переполненного Колонного зала (я это чувствовал по моему ораторскому опыту) и, пожалуй, была кульминационным пунктом процесса — обеспечила его политический успех и значение»[14]

.

После опубликования письма Якубовича наиболее очевидным выводом является принятое ныне большинством историков мнение о полной фальсификации дел 1929–1931 гг. Юридический вывод: никаких оппозиционных организаций не существовало.

Раз так, ставится вопрос: зачем понадобилось Сталину фальсифицировать эти дела, жертвуя полезными специалистами?

Историк О. В. Хлевнюк пишет: «расправляясь с „буржуазными специалистами“, сталинское руководство не только перекладывало на них вину за многочисленные провалы в экономике и резкое снижение уровня жизни народа, вызванные политикой „великого перелома“, но и уничтожало интеллектуальных союзников „правых коммунистов“, компрометировало самих „правых“ на связях и покровительстве „вредителям“. По такой схеме была проведена и новая акция против „вредителей“ в 1930 г.»[15]. Сталин хотел переложить ответственность? Вряд ли в случае массового восстания несчастные спецы прикрыли бы режим от народного гнева. К тому же в 1932 г. социальные бедствия будут еще сильнее, чем в 1930 г., а «спецеедство» пойдет на убыль, и разоблачение политических групп будет свернуто. Более серьезна версия об интеллектуальных союзниках, своего рода «выносных мозгах» правых. Под этим углом зрения группы спецов представляют уже реальную политическую опасность.

В августе, вскоре после арестов, Сталин писал Молотову: «Не сомневаюсь, что вскроется прямая связь (через Сокольникова и Теодоровича) между этими господами и правыми (Бух/арин/, Рыков, Томский). Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев нужно обязательно расстрелять»?[16]. Но связь не вскрылась, Громана и Кондратьева не стали расстреливать. Сталинская «тенденция следствия» не была соблюдена. Это лишний раз позволяет усомниться в том, что Сталин был «архитектором» процесса. Определенная доля истины следователей все-таки интересовала — были ли обвиняемые политически связаны с правыми, что планировали на самом деле? А затем уже на реальность можно было «навешивать» дополнительные обвинения, дискредитирующие внепартийную оппозицию.