1937. АнтиТеррор Сталина

Согласно дальнейшим показаниям Ягоды, в 1931 г. он восстановил общение с Томским, на даче которого встречался также с А. П. Смирновым, и они вели оппозиционные беседы. Здесь на фоне прежнего повествовательного тона уже появляются словно вставленные штампы «тенденции следствия»: «на основе борьбы за свержение Советской власти методами террора против руководства партии и массовыми восстаниями»[287]. Характерно, что такие вставки появляются в показаниях подследственных, еще не «разоружившихся перед партией». Если Ягоду зверски избили и он готов признаться в чем угодно, то почему не признает свое участие в шпионаже и соучастие в убийстве Кирова? Напомню, что показания подследственный писал не собственноручно, а лишь затем просматривал и подписывал (или не подписывал). В длинном тексте показаний, в целом соответствовавшем тому, что говорил Ягода, он мог и не уследить за всеми моментами, когда заранее сформулированная интерпретация следователя заметно отличается от того, что говорит подследственный. Следователь вписывал «отточенную формулировку», услышав, что на даче Томского в Болшеве речь шла о развернувшихся в стране крестьянских восстаниях (а Ягода в этот период как раз занимался их подавлением), о необходимости «убрать Сталина» или угрозе терактов против лидеров ВКП(б). Ягода признает, что стремился представить локальными все группы, информация о которых просачивалась в органы НКВД

[288]. Действительно, зачем раздувать дела о партийных товарищах, которые попались на неформальных оппозиционных разговорах, если и сам их ведешь.

А вот соучастие в убийстве Кирова Ягода отрицал категорически и объяснял это вполне логично: «Вы должны понять, что в мои личные планы как народного комиссара внутренних дел не могли входить такие разрозненные планы, как убийство Кирова.

Я же хорошо понимал, что такие акты могли привести, если не к полному провалу, как участника организации правых, то, во всяком случае, к моей ответственности, как наркома, ведающего охраной членов правительства. Тут ничего кроме проигрыша для меня лично не могло выйти, а как раз к этому периоду мои личные планы шли довольно далеко и не совсем совпадали с планами блока»[289].

Так и читается между строк: «Ну что за дилетанты меня допрашивают! Таких простых вещей не понимают — я же был не троцкистом-маргиналом, я мог совершить переворот». И с этим трудно не согласиться.

Ягода настаивал, что у него с организацией «правых» было взаимное недоверие, и он рассчитывал не на отставных политиков, а на своих сторонников в НКВД[290]

. Почему бы нет. Но совершить переворот с опорой только на НКВД в этот период было невозможно. Ягода был нужен недовольным партийцам и военным, а они — ему. Пока «фронда» в этих разных секторах не вызрела, Ягода был безопасен для Сталина, а вот если возникнут новые угрозы, то НКВД просто не станет защищать «сталинскую фракцию».

Осуществив замену Ягоды на Ежова, Сталин решил проблему, которая не давалась ему раньше, — преодолел культивировавшуюся Ягодой ведомственную замкнутость НКВД, получил полный контроль над руководством карательных органов. Замена Ягоды сталинским ставленником Н. Ежовым предоставила генсеку возможность наносить прицельные удары по бюрократическим кланам, которые претендовали на самостоятельность в рамках ВКП(б). Но прежде всего началась зачистка НКВД от ставленников Ягоды.

Исследователи обращают внимание на борьбу кланов в НКВД, которая способствовала кровавым чисткам в органах[291]. Чекисты ненавидели и боялись друг друга, фабриковали дела на своих конкурентов. Это явление — частный случай борьбы бюрократических кланов, которая подливала масла в огонь Большого террора. В бюрократической иерархии в силу самой ее конфигурации не хватает мест для выдвиженцев всех клановых групп, стоящих за высокопоставленными руководителями. Отсюда — давка за места, которая может принимать форму обычной интриги, а может — кровавой бани.

Шах Бухарину и второй процесс