1937. Большая чистка. НКВД против ЧК

Все обвинительные материалы были переданы в Коллегию ОГПУ для вынесения окончательного решения. Этот внесудебный орган, в заседании которого, возможно, участвовал и Артузов, приговорил «контрреволюционеров, пособников террористов и 1 шпионов» к высшей мере социальной зашиты — расстрелу. По сути, заседание Коллегии ОГПУ было чистой формальностью: ни] обвиняемые, тем более, свидетели не вызывались, адвокаты к рассмотрению дел не допускались. За несколько часов была решена судьба всех осужденных, и теперь можно было отчитаться перед Кремлем — сотрудники контрразведки нанесли «мощный удар по белогвардейскому, террористическому и шпионскому подполью в СССР».

У авторов очерка есть данные (правда, требующие дополнительной проверки) о том, что кое-кто из расстрелянных в июне 1927 года «контрреволюционеров» состоял в агентурной сети ОГПУ и даже участвовал в оперативной разработке «Трест». Когда же итог операции обернулся большими проблемами и высшее руководство страны потребовало немедленных расправ из-за начавшихся терактов, в аппарате КРО пришли к решению «повесить всех собак» на своих не очень-то удачливых (на взгляд руководителей ОГПУ) агентов и осведомителей.

В июне 1927 года заместитель председателя ОГПУ Г.Г. Ягода подписал директиву всем органам ГБ о производстве массовых операций «по аресту лиц, подозреваемых в шпионаже». Вся оперативная работа по реализации этой директивы была возложена на «Центральную тройку», в которую вошли А.Х. Артузов, начальник СО ОГПУ Т.Д. Дерибас и особоуполномоченный при Коллегии ОГПУ В.Д. Фельдман[706]

.

Эта «тройка» имела право выносить внесудебные приговоры (в т. ч. и смертные) «альбомным способом». Органы ОГПУ, проведя следствие на местах, отсылали в Москву лишь справку с фотографией обвиняемого, кратким изложением преступлений и предложениями о возможной мере наказания. На Лубянке же принимали окончательное решение о дальнейшей участи очередного «шпиона, монархиста, диверсанта и вредителя». О масштабности операции 1927 года можно судить по следующим цифрам: на Украине было арестовано 1226 человек, в Белоруссии 602 человека арестовали, 830 человек обыскали (по данным ГПУ Белоруссии в это число вошли «…преимущественно жители деревень и местечек, разложенные годами немецко-польской оккупации и театра военных действий, являющихся объектом особого внимания польской и латвийской разведок»), в Северо-Кавказском крае арестовали 1519 человек, обыскали 1500 человек и еще 2216 человек намечалось подвергнуть аресту. Руководители региональных органов ОГПУ приветствовали решение о проведение массовых операций. В отчетах местных органов ОГПУ в Центр постоянно мелькали эпитеты — «успешная», «интересны результаты», «наглядно показала правильность наших утверждений» и т. д[707].

Один фрагмент из письма полпреда ОГПУ по Западному краю Р.А. Пилляра в адрес Менжинского: «1) операция подтвердила на 70–80 процентов имевшиеся агентурные сведения, и результаты проведения следствия заставили уже провести по ряду дел дополнительные аресты; 2) усилилась агентура; 3) операция произвела некоторую чистку от антисоветского элемента, нанесла удар антисоветской общественности, хотя с другой стороны замечено и углубление подполья; 4) операция вызвала определенный подъем среди рабочих, красноармейцев, лояльно настроенных служащих, а также в советских слоях деревни, так имеются случаи, когда крестьяне за 10–15 верст специально приходят в органы ОГПУ с заявлениями и требованиями изоляции антисоветского элемента»[708].

В этом же письме Пилляр просил упростить сложную на его взгляд систему утверждения приговоров. Попенял он и на излишнюю «въедливость» представителей «Центральной тройки», членом которой был А.Х. Артузов: «Послал в ГПУ со специальным человеком протокол и дела. Утвердили все приговоры за исключением одного товарища, которого я послал, продержали 5 дней. Протокол проходил через аппаратную «тройку» (Артузов, Дерибас, Фельдман), которая заставила докладывать по существу… Можно было бы упразднить эту процедуру, мы вполне можем нести политическую ответственность за правильность той или иной меры наказания в отношении лиц, проходящих по нашим делам»[709]

. Следует сказать, что с подобным мнением согласились бы многие из руководства центрального аппарата и региональных подразделений ОГПУ.

Настаивал на масштабных репрессиях и полпред ОГПУ по СКК Евдокимов. Он просил у «тройки», по возможности приговоры в отношении казачества «в сторону смягчения не изменять». По его мнению, казачество в краю является реальной антисоветской силой, а потому «…на случай внешнего столкновения… совершенно целесообразно от них избавиться»[710].