1937

От гипотез Троцкого уместно перейти к высказываниям руководителей зарубежных государств, которых также немало занимал вопрос о том, какова доля истины в официальных сообщениях о военном заговоре в СССР. Анализ данного вопроса, как и вопроса о причинах и подоплеке великой чистки вообще, занял заметное место в труде Черчилля «Вторая мировая война». В соответствующем фрагменте книги Черчилль не только допустил целый ряд фактических ошибок и неточностей, но и обнаружил, подобно многим другим буржуазным политикам, неспособность разобраться во внутренних событиях, происходивших в СССР [1089]. С одной стороны, он считал «в высшей степени маловероятным, чтобы коммунисты из старой гвардии присоединились к военным или наоборот». С другой стороны — в полном противоречии с данным суждением,— он на той же странице признавал вполне возможным существование «так называемого заговора военных и старой гвардии коммунистов, стремившихся свергнуть Сталина и установить новый режим на основе прогерманской ориентации». По-видимому, не обладавший информацией о том, что к прогерманской ориентации задолго до пакта «Молотов — Риббентроп» склонялся именно Сталин, Черчилль приписал её старым большевикам и советским полководцам, стоявшим на последовательно антифашистских позициях.

Другой мотив возможной конфронтации представителей этих двух групп со Сталиным Черчилль усматривал в том, что «они, несомненно, были полны зависти к вытеснившему их Сталину». Исходя из этих соображений, Черчилль считал оправданным стремление Сталина «разделаться с ними одновременно в соответствии с обычаями тоталитарного государства».

Питая нескрываемый пиетет по отношению к Сталину, Черчилль называл преувеличением мнение Чемберлена и генеральных штабов Англии и Франции о том, что чистка 1937 года явилась «внутренним разгромом русской армии» и что в то время «яростная ненависть и мстительность раздирали Советский Союз». В противовес этим суждениям Черчилль заявлял, что «основанную на терроре систему правления вполне возможно [было] укрепить беспощадным и успешным утверждением её власти». Исходя из этих предпосылок, он фактически одобрял «беспощадную, но, возможно, небесполезную чистку военного и политического аппарата в Советской России и ряд процессов… на которых Вышинский столь блестяще (sic! — В. Р.) выступал в роли государственного обвинителя» [1090]

.

Более обоснованные суждения по поводу «произведённой Сталиным грандиозной чистки генералитета» высказывал Гитлер, лучше, чем кто-либо другой, знавший истинную цену документам, переданным его спецслужбами Сталину и послужившим основой для проведения процесса генералов. Тем не менее в одной из своих застольных бесед с приближёнными Гитлер обронил многозначительное замечание: «До сих пор так и не выяснено, действительно ли разногласия между Сталиным, с одной стороны, и Тухачевским и его сообщниками — с другой, зашли настолько далеко, что Сталину пришлось всерьёз опасаться за свою жизнь, угроза которой исходила от этого круга лиц» [1091]. Возможно, что это рассуждение Гитлера не было чисто умозрительной гипотезой, а покоилось на каких-то известных ему фактах.

Обратимся теперь к свидетельствам, исходящим, так сказать, с противоположного фланга — от людей, наиболее приближённых к Сталину и совместно с ним готовивших процесс генералов. В этом плане мы немало обязаны Феликсу Чуеву — заядлому сталинисту, одержимому жгучим желанием реабилитировать и возвеличить Сталина, а потому пользовавшемуся доверием со стороны Молотова и Кагановича, которые отвечали на его самые «каверзные» вопросы. Оба этих сталинских приспешника в беседах с Чуевым категорически отрицали тот факт, что они дали согласие на реабилитацию военачальников. Между тем решение о юридической реабилитации последних было принято Военной коллегией Верховного Суда СССР 31 января 1957 года (в отношении Гамарника — ещё в 1955 году), а решение об их партийной реабилитации — на заседании Президиума ЦК КПСС 25 апреля 1957 года, т. е. в то время, когда Молотов и Каганович находились в составе Президиума ЦК КПСС. На июньском пленуме ЦК 1957 года, где им было прямо предъявлено обвинение в расправе над Тухачевским и его соратниками, они не обмолвились ни единым словом о своём несогласии с реабилитацией военачальников.

Спустя много лет, отстаивая версию о виновности генералов в преступлениях, инкриминировавшихся им на процессе 1937 года, Каганович выдвигал весьма неубедительные аргументы: «И всё-таки какая-то группировка командного состава была, не могла не быть. Она была. Вся эта верхушка в Германии проходила учебу, была связана с немцами. Мы получили сведения, у Сталина были данные, что у нас есть связанная с фашистами группа… Тухачевский был, по всем данным, бонапартистских настроений. Способный человек. Мог претендовать» [1092].

Не более вразумительно Каганович отвечал на конкретные вопросы Чуева:

«— Был ли он [Тухачевский] заговорщиком?

— Я вполне это допускаю.

— Сейчас пишут, что показания выбиты из них чекистами.