1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

В тот же самый день 5 августа Астахов встретился со Шнурре, чтобы передать ему инструкции Молотова. В ответ Шнурре довольно раздраженно спросил, есть ли у поверенного другие полномочия, нежели только выслушивать германские мнения. Астахов никак не ответил на это, но сказал, что по его мнению сама позиция Молотова была уже шагом вперед. Шнурре вовсе не был в этом уверен: Молотов «слишком озабочен прошлым». Шуленбург был настроен в отношении переговоров более оптимистично: «мы по крайней мере... дали Советам пищу для размышлений». Но Молотов был полон подозрений. «В каждом слове, на каждом шагу, — писал Шуленбург, — чувствуется огромное недоверие к нам... Самое неприятное тут заключается в том, что в таких людях недоверие очень легко возбудить, зато избавляются они от него медленно и с трудом».²⁶

8 августа Астахов опять сообщал в Москву об очередном германском плане мероприятий для подхода к улучшению политических отношений. Среди них были сотрудничество в средствах массовой информации и культурный обмен, но наиболее важная часть отводилась вопросам территориального урегулирования вдоль западных границ Советского Союза, от Балтики до Черного моря. Основываясь на информации из приватных источников, он сообщал, что «немцы готовы были бы объявить свою незаинтересованность (по крайней мере, политическую) к судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши (с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину. За это они желали бы иметь от нас подтверждение нашей незаинтересованности к судьбе Данцига, а также [бывшей] германской Польши... и (в порядке дискуссии) Галиции».

Но такое обсуждение могло состояться только в случае «отсутствия англо-франко-советского военно-политического соглашения». Астахов нисколько не верил, что Германия будет долго придерживаться этих соглашений; любое взаимопонимание можно было планировать только на ближайшее будущее, «чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае войны с Польшей».²⁷

10 августа Шнурре пригласил Астахова, чтобы обсудить текущие вопросы, а потом повернул разговор на политические вопросы.

«Германское правительство наиболее интересуется вопросом нашего отношения к польской проблеме [сообщал Астахов]. Если попытка мирно урегулировать вопрос о Данциге ни к чему не приведет и польские провокации будут продолжаться, то, возможно, начнется война. Германское правительство хотело бы знать, какова будет в этом случае позиция советского правительства».

В случае войны Германия стремилась бы к восстановлению своей территории в старых границах, но не больше. Германское правительство «готово, по словам Шнурре, сделать все, чтобы не угрожать нам и не задевать наши интересы, но хотело бы знать, к чему эти интересы сводятся». Астахов передавал, что не сказал в ответ ничего определенного. В конце разговора Шнурре заметил, что заключение Советским Союзом договора с Францией и Британией было бы не самым удачным началом в налаживании отношений с Германией.²⁸

В собственном отчете Шнурре указывал, что у Астахова не было инструкций обсуждать польскую проблему или переговоры в Москве. Но в то время, как Астахов сообщал, что не ответил ничего определенного, Шнурре указывал, что советский поверенный был готов вести обсуждение по собственной инициативе. «Переговоры с Британией начались в то время, когда Германия еще не была расположена договориться». Советское правительство садилось за стол переговоров «без должного энтузиазма, но какой выбор мы могли сделать в сложившихся обстоятельствах? Сейчас ситуация изменилась», отмечал Астахов: «Но никто не может сейчас просто разорвать то, что началось в хорошо обговоренных условиях». Исход переговоров был весьма туманным и было вполне возможно, что советское правительство оставит за собой право изменить позицию.²⁹

Сообщения Астахова в Москву были важны в смысле прояснения деталей возможного территориального modus vivendi. Но астаховская телеграмма от 10 августа знаменательна прежде всего с той точки зрения, что в ней впервые утверждается о прямом германском предупреждении Москве, что война неизбежна и советскому правительству стоило бы побыстрее принять решение, к какому лагерю оно примкнет. Больше того, Шнурре и другие германские дипломаты прямо заявляли Астахову, что договор с Францией и Британией был бы совершенно неуместен, если Советы хотели взаимопонимания с Германией, поэтому советскому руководству следовало бы выбрать одно из двух. Гельфанд в Риме отмечал позднее, что 10 августа стало ключевой датой: именно в этот день Германия начала массированно наседать на итальянское правительство, предлагая ему четко определиться в своих намерениях.³⁰ 11 августа Молотов коротко ответил на письмо Астахова от 8 августа: «Перечень объектов, указанный в Вашем письме от 8 августа, нас интересует. Разговоры о них требуют подготовки и некоторых переходных ступеней от торгово-кредитного соглашения к другим вопросам. Вести переговоры по этим вопросам предпочитаем в Москве».³¹ Советское руководство заглотило германскую наживку.