1941, Великая Отечественная катастрофа: Итоги дискуссии

«Выполнить заказ на танк, трактор, автомобиль, самолет и прочее все стараются, — сокрушался нарком обороны К.Е. Ворошилов. — За невыполнение этих заказов греют (нарком изъясняется на казарменном жаргоне: «греть» —

означает «наказывать»), за выполнение хвалят. А запасные части, которые также должны быть поданы промышленностью, — это в последнюю очередь». Если образцы бронетехники снимались с производства, немедленно прекращался выпуск запчастей к ним.

В первой половине 1933 года промышленность поставила армии 80 штук запасных траков. Отсутствие запчастей вызвало к жизни специальный приказ начальника УММ: «В целях сбережения моторных ресурсов танков БТ 50% машин в войсках держать в неприкосновенном запасе, 25% эксплуатировать на половину их возможностей и 25% — эксплуатировать полностью».

15 февраля 1935 года последовал приказ наркома обороны № 25, согласно которому от 50 до 80 процентов танков в частях хранились на консервации, чтобы сберечь ресурс двигателя. Это тоже очень по-нашему: изготовить горы оружия и не давать его в руки тех, кто должен будет идти с ним в бой. Во-первых — экономия «народных денег»: «Вам гранату метнуть, а для государства это в корову обойдется»; во-вторых — еще сломают чего-нибудь. Поэтому на полевых занятиях большинство экипажей ходили в «танковую атаку» пешком. Если все-таки допускали танкистов к машине, то водить ее учили только по прямой, стрелять — с ровных площадок, по неподвижным и выкрашенным для заметности в черный цвет мишеням. Для показушных мероприятий и проверок натаскивали отдельные подразделения и самых толковых механиков-водителей и сажали их в танки, если случались учения или «внезапные» тревоги.

Регулярной боевой подготовки в Красной Армии не было никогда, во всяком случае, в мирное время. Армия все время что-нибудь строила, заготавливала, сеяла и убирала, оказывала помощь народному хозяйству, обзаводилась собственными свинарниками, коровниками и сенокосами. Расходы на боевую подготовку в смете Наркомата обороны составляли 0,34—0,41%, почти в два раза меньше, чем на проведение политических и культурных мероприятий, ведь «моральные силы Красной Армии являются решающим средством в деле организации современного боя». Еще меньше — 0,2— 0,28% — расходовалось на военное образование.

В первой половине 30-х годов РККА представляла собой нечто среднее между колхозом и лагерной зоной. На военную службу призывались малограмотные, прошедшие «школу коллективизации», крепостные крестьяне, получали они драное обмундирование, называемое формой, лопату или вилы и занимались привычным с детства делом. Наместник на Дальнем Востоке В.К. Блюхер вообще треть своей армии — 60 тысяч человек — определил в Особый колхозный корпус, призванный, по замыслу полководца-председателя, «освоить богатейшие целинные и залежные земли, обеспечить население и армию продовольствием». Вместо бойцов у Василия Константиновича были пейзане — пастушки, скотники и косари, кстати, их и учить ничему не нужно. Содержались «колхозоармейцы» нередко в самых скотских условиях. Новые воинские части росли как грибы и буквально на ровном месте: эшелон с людьми опорожнялся на каком-нибудь полустанке, хорошо, если в тайге — можно заготавливать дрова и стройматериалы, и получал приказ: «Обживайтесь». Целые полки и бригады, от Ленинграда до степей Забайкалья, летом и зимой размещались в палатках, землянках и «лисьих норах».

«Пришлось принять полк, — вспоминает молодость генерал И.М. Чистяков (275-й полк 92-й стрелковой дивизии), — на голом месте строить временное жилье, столовую и конюшни. Красноармейцы рыли землянки, ставили навесы. Натаскали камней, сделали казарму на пятьсот человек... Питание у нас было неважное, но очень спасала рыба». Вопрос: чем эта воинская часть отличается от спец-поселения? Только тем, что сами себя охраняют? Вермахт с приходом к власти Гитлера тоже развивался довольно бурно, но танкистов-«сусликов» у них точно не было, как и в любой цивилизованной стране.

Крайне низок был уровень общего образования «красных командиров». Так, в 1929 году у 81,6% принятых в военные школы сухопутных войск имелось лишь начальное образование либо не было никакого, зато все — исключительно «с пролетарским происхождением». В январе 1932 года начальное образование было у 79,1% курсантов, в январе 1936-го — 68,5%, а в бронетанковых школах — у 85 процентов. Сделать из них знающих свое дело командиров, с хорошим общим развитием и широким кругозором, было в принципе невозможно.

Вот портрет курсанта Объединенной Белорусской военной школы «образца 1932 года»: «резко бросается в глаза слабая строевая выправка», обмундирование «почти все лето не стиралось» и «дошло до цвета нефти». Завидев командира с ромбами в петлицах, «курсанты-дневальные мялись, один почесывал щеку и вертел головой, не зная, что делать: встать или сидеть».