1962. Хрущев. Кеннеди. Кастро. Как мир чуть не погиб

На Президиуме ЦК 13 февраля 1956 года было принято решение: внести на Пленум ЦК КПСС предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности и утвердить докладчиком Н. С. Хрущева». Как отмечал историк Рудольф Германович Пихоя, «грубо нарушалась традиция подготовки не только съезда, но и вообще сколько-нибудь крупного партийного мероприятия: утверждался доклад, текста которого в это время вообще не существовало. Его еще предстояло написать»[107].

К началу съезда над текстом секретного доклада еще работали две команды спичрайтеров. Окончательный текст – авторский, хрущевский.

Бурлацкий полагал: «Надо было обладать натурой Хрущева – отчаянностью до авантюризма, надо было пройти через испытания страданием, страхом, приспособленчеством, чтобы решиться на такой шаг»[108].

Секретный доклад Хрущева произвел эффект разорвавшейся ядерной бомбы. «Как было не верить ему? Конкретные, жуткие факты, имена, названные им, безусловно проверены и точны, – вспоминал присутствовавший в зале Николай Байбаков. – И все ж что-то настораживало – особенно какая-то неестественная, срывающаяся на выкрик нота, что-то личное, необъяснимая передержка. Вот Хрущев, тяжело дыша, выпил воды из стакана, воспаленный, решительный… Факты замельчили, утрачивая свою значимость и остроту… Изображаемый Хрущевым Сталин все же никак не совмещался с тем живым образом, который мне ясно помнился. Сталин самодурствовал, не признавал чужих мнений? Изощренно издевался? Это не так. Был Сталин некомпетентным в военных вопросах, руководил операциями на фронтах “по глобусу”? И опять – очевидная и грубая неправда… Человек, возглавлявший страну, построивший великое государство, не мог быть сознательным его губителем… В сарказме Хрущева сквозила нескрываемая личная ненависть к Сталину. Невольно возникала мысль – это не что иное, как месть Сталину за вынужденное многолетнее подобострастие перед ним»[109]

.

5 марта было принято решение ознакомить с докладом «всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив рабочих, служащих и колхозников»[110]. Резонанс превзошел все ожидания. «Десталинизация общества дополнялась другой важной составляющей: происходит своего рода “десакрализация власти”. Хрущев выпустил джинна из бутылки – замахнувшись на своих противников мечом политических разоблачений, он разрушил, сам того не желая, ту идеологическую дисциплину и единомыслие, которые были неотъемлемой частью коммунистической идеологии»[111]

, – замечал Рудольф Пихоя.

Секретный доклад Хрущева на ХХ съезде КПСС, сразу же переставший быть секретным, нанес мощнейший удар по внешнеполитическим позициям Советского Союза и мирового коммунистического движения, спровоцировал ряд серьезнейших кризисов. «Секретную речь Хрущева, несомненно, можно назвать самым опрометчивым и самым мужественным поступком в его жизни, – пишет Уильям Таубман. – Поступком, после которого советский режим так и не оправился – как и сам Хрущев»[112].

Общественное сознание было буквально взорвано, от монолитного единства советского народа не осталось и следа. Первой взорвалась Грузия. Стреляли: 20 убитых, 60 раненых, 381 арестованных – в основном школьники и студенты. Митинги продолжались под крики «Кровь за кровь». 50-тысячная толпа митинговала в Гори, осаждали горотдел милиции[113]

.

Советские патриоты-коммунисты теряли почву под ногами. Но и либералы был недовольны – недостаточностью размежевания с советским прошлым и настоящим. «Предпринятое Хрущевым развенчание культа личности носило дозированный, непоследовательный и противоречивый характер, – пишет Костырченко. – Да и саму эту кампанию он инициировал, во-первых, преимущественно ради того, чтобы застраховать номенклатуру от повторения прежнего “беспредела” госбезопасности, во-вторых, дабы дискредитировать и добиться низвержения своих политических конкурентов, заклейменных им как “антипартийная группа”, и только в-третьих, чтобы повысить уровень благосостояния рядовых граждан, несколько расширив их социальные (не политические!) права… Вот почему либеральная интеллигенция, которая поначалу с энтузиазмом восприняла официальные декларации о восстановлении “социалистической законности”, потом все более скептически относилась к подобной риторике, призванной камуфлировать продолжавшееся (пусть и в меньших масштабах) попрание государством гражданских прав и свобод»[114].

И уже очень скоро доклад перестал быть секретом для мирового общественного мнения.