1984

– Нет, это правда. Мы называем ее Братством. Вы никогда не будете знать о Братстве много – лишь то, что оно существует и что вы состоите в нем. Я к этому еще вернусь. – Он посмотрел на наручные часы. – Даже членам Внутренней партии не стоит выключать телеэкран более чем на полчаса. И вам не следовало приходить сюда вместе, уйдете вы по отдельности. Вы, товарищ, – он кивнул в сторону Джулии, – покинете квартиру первой. В нашем распоряжении двадцать минут. Вы понимаете, что я должен сначала задать вам несколько вопросов. В общих чертах, на что вы готовы?

– На все, что в наших силах, – ответил Уинстон.

О’Брайен немного повернулся на стуле, так чтобы смотреть прямо на Уинстона. Он почти не обращал внимания на Джулию, будто считал само собой разумеющимся, что Уинстон будет говорить за нее. Он начал задавать вопросы тихим невыразительным голосом, словно весь этот процесс был рутиной, чем-то вроде катехизиса, словно большинство ответов уже было известно ему.

– Вы готовы отдать свои жизни?

– Да.

– Вы готовы совершить убийство?

– Да.

– Совершить террористический акт, который может привести к смерти сотен невинных людей?

– Да.

– Предать свою страну и служить иностранным государствам?

– Да.

– Вы готовы обманывать, заниматься подлогом, шантажировать, разлагать детские умы, приучать к наркотикам, поощрять проституцию, разносить венерические заболевания – делать все, что может деморализовать и ослаблять власть Партии?

– Да.

– Если, к примеру, ради дела потребуется плеснуть серную кислоту в лицо ребенку, вы готовы на это?

– Да.

– Вы готовы полностью потерять свою личность и прожить оставшуюся жизнь как официант или портовый рабочий?

– Да.

– Вы готовы совершить самоубийство, если и когда мы прикажем вам это сделать?

– Да.

– Вы готовы, вы оба, расстаться и никогда больше не видеться?

– Нет! – нарушила молчание Джулия.

Уинстону показалось, что до его ответа прошла целая вечность. На мгновенье он даже будто бы утратил способность говорить. Язык шевелился беззвучно, произнося начальный слог то одного, то другого слова – и так снова и снова. И пока он не сказал, он даже не знал, что именно он собирается ответить.

– Нет, – вымолвил он наконец.

– Хорошо, что вы это сказали, – произнес О’Брайен. – Нам нужно знать о вас все.

Он повернулся к Джулии и добавил уже более выразительным голосом:

– Вы понимаете, что, даже если он выживет, он может стать совсем другим человеком? Возможно, мы прикажем ему принять новую личность. Лицо, движения, форма рук, цвет волос и даже голос, возможно, изменятся. И вы сами, может быть, станете другим человеком. Наши хирурги способны менять людей до неузнаваемости. Иногда это необходимо. Иногда мы даже идем на ампутацию конечности.

Уинстон не удержался и бросил еще один взгляд на монголоидное лицо Мартина. Шрамов не видно. Джулия побледнела так сильно, что у нее выступили веснушки, однако она смело глядела в глаза О’Брайену. Она пробормотала нечто похожее на согласие.

– Хорошо. Об этом договорились.

На столе лежал серебряный портсигар. О’Брайен рассеянно пододвинул его к себе, взял одну сигарету и начал медленно расхаживать взад и вперед, словно так ему лучше думалось. Сигареты были очень хорошими – толстыми, плотно набитыми, а бумага – непривычно шелковистая на ощупь. О’Брайен снова взглянул на наручные часы.

– Вам лучше вернуться в буфетную, Мартин, – сказал он. Через четверть часа буду включать. Хорошенько посмотрите на лица товарищей перед уходом. Вы будете с ними встречаться. А я, скорее всего, нет.

Точно так же, как при входе, темные глазки маленького человечка заскользили по их лицам. Он осматривал их без всякого дружелюбия. Запоминая их внешний вид, он не проявлял к ним и малейшего интереса и, казалось, ничего не чувствовал. Уинстону пришло в голову, что синтетическое лицо, возможно, не способно менять выражение. Не говоря ни слова и не прощаясь, Мартин вышел, бесшумно закрыв за собой дверь. О’Брайен продолжал ходить по комнате, засунув одну руку в карман черного комбинезона, а другой держа сигарету.