1984

В кузове каждой машины с деревянными лицами стояли вооруженные автоматами солдаты. Перед ними, плотно прижавшись друг к другу, сидели на корточках желтокожие люди в потрепанной зеленоватой форме. Их грустные монгольские лица безучастно выглядывали из-за бортов грузовиков. Время от времени, когда машину подбрасывало, слышалось звяканье металла — все военнопленные были закованы в ножные кандалы. Грузовики, полные грустных лиц, один за другим проплывали мимо. Уинстон видел и не видел их. Плечом и рукой девушка прижималась к нему, а щека была так близко, что он ощущал ее тепло. Как и в столовой, она все взяла в свои руки. Она заговорила невыразительным голосом, как и тогда, губы ее едва двигались, тихий шепот тонул в шуме голосов и реве машин.

— Вы меня слышите?

— Да.

— Вы свободны в воскресенье во второй половине дня?

— Да.

— Тогда слушайте внимательно. Все это надо запомнить. Доберитесь до Паддингтонского вокзала…

Она с такой военной точностью изложила маршрут (полчаса на поезде, выйти со станции и повернуть налево, два километра по дороге, ворота без верхней перекладины, тропинка через поле, проселок, заросший травой, узкая тропка в кустах, сухое дерево, поросшее мхом), словно в голове у нее была карта…

— Вы все запомнили? — прошептала она наконец.

— Да.

— Налево, направо, опять налево. И на воротах нет верхней перекладины.

— Да. Во сколько?

— Примерно в пятнадцать. Возможно, вам придется подождать. Я приду туда по другой дороге. Вы уверены, что все запомнили?

— Да.

— Тогда уходите от меня быстрее.

Этого можно было и не говорить. Им не сразу удалось выбраться из толпы. Грузовики все шли и шли, а народ все не мог наглядеться. Вначале были и улюлюканье, и свист, но свистели и улюлюкали лишь члены Партии. Потом и они замолчали. Толпой владело в основном любопытство — иностранцы из Евразии или Востазии были чем-то вроде экзотических зверей. Их видели только плененными, да и то лишь короткие мгновения. Никто не знал, что с ними делают дальше. Кроме тех немногих, кого вешали как военных преступников, все остальные куда-то исчезали, — вероятно, они работали в лагерях. Круглые монгольские лица сменили лица более европейского типа, но такие же грязные, заросшие, утомленные. Глаза поверх небритых скул порой всматривались в Уинстона, но через мгновение исчезали. Колонна машин заканчивалась. В замыкающем грузовике Уинстон разглядел пожилого человека с густыми седыми волосами. Он стоял на ногах со скрещенными впереди руками, как будто привык, что руки ему связывают. Уинстону и девушке пора было расставаться. Но в последний момент, пока толпа все еще окружала их, ее рука нашла его руку и сжала на прощание.

Рукопожатие продолжалось не более десяти секунд, но казалось, что оно длилось целую вечность. Ему хватило времени, чтобы изучить мельчайшие подробности ее руки: он ощупал длинные пальцы, красивые ногти, натруженную ладонь с мозолями, гладкую кожу запястья… Теперь он может узнать эту руку с первого взгляда. Неожиданно он подумал, что не помнит, — какого цвета у нее глаза. Может быть, карие, но иногда у темноволосых бывают голубые глаза. Повернуть голову и посмотреть на нее — немыслимая глупость. Глядя прямо перед собой, они стояли со сплетенными руками, которые не были видны в сжимавшей их толпе, и вместо девичьих глаз Уинстон видел глаза пожилого пленного, который печально смотрел на него из-под копны седых волос.

2

Уинстон шел по проселку через пятна света и тени, а там, где ветви не смыкались, он словно окунался в золотые потоки солнца. Слева под деревьями земля была подернута голубой дымкой колокольчиков. Воздух нежно ласкал кожу. Было второе мая. Где-то в глубине леса запели горлицы.

Он приехал раньше времени. Путешествие проходило без каких-либо приключений, и он так поверил в опытность девушки, что боялся гораздо меньше, чем обычно. Можно не сомневаться, она нашла надежное место. Вообще-то за городом было не безопаснее, чем в Лондоне. Мониторов здесь, правда, не было, но не исключено, что ваш голос могли записать и распознать с помощью спрятанных микрофонов. Кроме того, трудно остаться незамеченным, путешествуя в одиночку. Для поездок на расстояние не более ста километров от Лондона отметки в паспорте не требовалось, но у железнодорожных станций, случалось, дежурили патрули, проверявшие документы у членов Партии и задававшие придирчивые вопросы. К счастью, на этот раз патрулей не встретилось, по пути от станции он несколько раз осторожно оглянулся и убедился, что никто за ним не следит. В поезде, в котором он ехал, было полно пролов. По случаю почти летней погоды у них было прекрасное настроение. Его вагон с деревянными скамейками до отказа забила огромная семья — от беззубой прабабушки до месячного ребенка. Они ехали за город, чтобы провести время с родственниками и, как они откровенно сказали Уинстону, купить немного масла на черном рынке.