1984. Дни в Бирме

Лексикон C. Лексикон C был вспомогательным и целиком состоял из научных и технических терминов. Они напоминали сегодняшние научные термины и образовывались от тех же корней, но на них налагались обычные смысловые ограничения, отсекавшие нежелательные значения. Грамматически они подчинялись тем же правилам, что и слова двух других лексиконов. Очень немногие слова C имели хождение в повседневной или политической речи. Любой научный работник или технолог мог найти все нужные ему слова в особом перечне, посвященном его специальности, но ему редко удавалось обнаружить обрывки слов из других списков. Лишь очень немногие слова встречались во всех перечнях, и не было лексикона, определявшего функцию науки в качестве мировоззрения или метода мышления безотносительно отдельных отраслей. Более того, в новоязе не было самого слова «наука», а все его возможные значения должным образом выражались словом Ангсоц

.

Из вышесказанного следует, что выражение на новоязе неправоверных мнений за исключением самого примитивного уровня, было практически невозможно. Конечно, можно было ляпнуть какую-нибудь низкопробную ересь, нечто вроде богохульства. Можно было, например, сказать: «Большой Брат нехор». Но для правоверного уха подобное заявление показалось бы не более чем самоочевидным абсурдом, который нельзя подкрепить разумными доводами из-за отсутствия нужных слов. Враждебные Ангсоцу идеи могли всплывать в сознании лишь в смутной бессловесной форме, и обозначить их можно было лишь в самых общих понятиях, клеймивших все ереси разом, не давая им определений. Теоретически использовать новояз для неправоверных целей можно было только путем незаконного перевода отдельных слов обратно на старояз. К примеру, новояз позволял сказать: «Все люди равны», но только подобно тому, как старояз говорил: «Все люди рыжие». Грамматически все верно, но это очевидная неправда, а именно, что все люди равны по росту, весу и силе. Такого понятия, как политическое равенство, больше не существовало, а значит, это вторичное значение слова «равенство» было вычищено. В 1984 году, когда старояз еще оставался нормативным средством общения, существовала теоретическая опасность, что кто-то мог вспомнить исходные значения слов, пользуясь новоязом. Но на практике любому человеку, укорененному в двоемыслии, несложно было этого избежать, а через пару поколений предполагалось, что сама возможность такой опасности исчезнет. Человек, не знавший с рождения другого языка кроме новояза, не мог подумать, что «равенство» когда-то имело вторичное значение политического равенства

или что свобода могла быть интеллектуальной, так же как человек, никогда не слышавший о шахматах, не мог знать о вторичных значениях слов «королева» и «ладья». Он был застрахован от многих преступлений и ошибок просто потому, что у них не было названий, а значит, они были за гранью воображения. Ожидалось также, что со временем отличительные особенности новояза станут проявляться все отчетливей: словарный запас будет неуклонно сокращаться, значения слов будут упрощаться, а возможность их ненадлежащего использования устремится к нулю.

После окончательного упразднения старояза должна была порваться последняя связь с прошлым. Историю уже давно переписали, но кое-где еще сохранялись фрагменты литературы прошлого, упущенные цензурой, а пока хоть кто-то сохранял знание старояза, сохранялась и возможность их прочесть. В будущем подобные фрагменты, даже если бы они и сохранились, стали бы непонятными и не поддающимися переводу. Перевести что-либо со старояза на новояз было невозможно, если только это не касалось какого-то технического процесса, простейшего бытового действия или чего-то, так или иначе тяготевшего к правоверности (хоромысленного

, как сказали бы на новоязе). На деле это означало, что никакую книгу, написанную приблизительно до 1960 года, невозможно было перевести полностью. Дореволюционная литература могла быть предметом только идеологического перевода, когда с заменой языка заменялся и сам смысл. Возьмем для примера известный фрагмент Декларации независимости:

«Мы исходим из самоочевидных истин, что все люди сотворены равными и наделены своим творцом определенными неотъемлемыми правами, к которым принадлежат жизнь, свобода и стремление к счастью. Для защиты этих прав люди учреждают правительства, черпающие свои полномочия в согласии управляемых. Всякий раз, когда та или иная форма правительства становится губительной для этих целей, народ вправе изменить или свергнуть его и учредить новое правительство…»

Передать это на новоязе с сохранением исходного смысла не представлялось возможным. Наиболее осуществимым вариантом стало бы втиснуть весь абзац в одно слово — феломыслие. Полный перевод мог быть только идеологическим, при котором слова Джефферсона превратились бы в панегирик абсолютной власти.