1984. Дни в Бирме

[Они бегут, точнее, плетутся из последних сил на угол площади, где три юнца раздают бесплатные плакаты от имени утренних газет. Чарли и Рыжий возвращаются с плотной пачкой плакатов. Теперь пятеро самых крупных мужчин садятся бок о бок на скамейку, а Глухарь и четверо женщин садятся им на колени; затем, с бесконечной морокой (ведь это нужно делать изнутри), они оборачиваются несколько раз плакатами, образуя чудовищный бумажный кокон, и подтыкают края за воротник, за пазуху или между плеч и спинкой скамейки. Наконец все закрыто, кроме голов и ног ниже колен. На головы накручивают бумажные капюшоны. Бумага то и дело разворачивается, пропуская холодный ветер, но теперь можно поспать хотя бы пять минут кряду. В это время — между тремя и пятью часами ночи — полиция обычно не беспокоит спящих на площади. По телам разливается тепло, доходя до самых ступней. Под бумагой мужчины тихонько щупают женщин. Но Дороти уже все равно.

Когда куранты бьют четверть пятого, бумага уже вся измята и изодрана, и холод снова пробирает до костей. Люди встают, ругаясь, разминают затекшие суставы и начинают прохаживаться по двое, то и дело останавливаясь перевести дух. Всех уже мучает голод. Рыжий вскрывает банку сгущенки, и все черпают ее руками, облизывая пальцы. Те, у кого совсем нет денег, уходят с площади в Грин-парк[237] и остаются там до семи. Те, у кого есть хотя бы полпенни, направляются к кафе «Уилкинса», неподалеку от Чаринг-кросс-роуд. Они знают, что кафе откроется не раньше пяти; тем не менее без двадцати пять у дверей уже собирается толпа.]

МИССИС МАКЭЛЛИГОТ: Найдетса полпенни, милая? Болше четырех на чашку чая нас не пустят, старые пройдохи!

МИСТЕР ТОЛЛБОЙС [напевает]: Розовеет ранняя зоря-а-а…

РЫЖИЙ: Ух, мне прямо на пользу пошел сон под газетами. [Напевает] Я тан-цую, но слезы в гла-зах…

ЧАРЛИ: Ох, ребята! Гляньте в эту клятую витрину. Гляньте, как испарина по стеклу расходится! Гляньте на кипящие кастрюли с водой и гору горячих сэндвичей с ветчиной, а вон сосиски шкворчат на клятом противне! Как у вас кишки — завязались в узелки?

ДОРОТИ: У меня пенни. Этого не хватит на чашку чая, нет?

ХРЮНДЕЛЬ: Мы сосисок дохуя на всех накупим на четыре пенса. Полчашки чая и, наверно, пончик. ‘от тебе и завтрак, на хуй!

МИССИС МАКЭЛЛИГОТ: Тебе не надо одной покупат чашку чая. У меня полпенни и у Бати — мы срастим их с твоим и возмем чашку на троих. У него болячки на губе, ну и черт бы с ними! Пей у ручки и ничё не будет.

[Куранты бьют без четверти пять.]

МИССИС БЕНДИГО: Доллар готова поставить, у муженька моего пикша на завтрак. Хоть бы подавился, гад.

РЫЖИЙ [напевает]: Я тан-цую, но слезы в гла-зах…

МИСТЕР ТОЛЛБОЙС [напевает]: Ранней зарей вознесу я хвалу тебе!

МИССИС МАКЭЛЛИГОТ: Тама можно покемарит малост — одно утешене. Дают спат головой на столе до семи, млят, часов. Это божжа милост нам, голякам.

ЧАРЛИ [высунув язык по-собачьи]: Сосиски! Клятые сосиски! ‘Ренки с сыром! ‘Орячие оладья! И ромштэкс два дюйма толщиной, с жарехой и пинтой эля! Ох, клятый боже!

[Он подается вперед, проталкивается сквозь толпу и трясет ручку стеклянной двери. Видя такой пример, вся толпа — человек сорок — напирает на дверь, которую упрямо держит изнутри хозяин кафе, мистер Уилкинс. Он грозно смотрит на людей. Кто-то прижимается к витрине грудью и лицом, словно пытаясь согреться. Из переулка возникают в лихорадочном возбуждении Флорри и еще четверо девушек, относительно свежих, ведь часть ночи они провели в постели, в компании юнцов в синих костюмах. Они с таким напором врезаются в толпу, что дверь скрипит. Мистер Уилкинс открывает ее в бешенстве и отпихивает людей. Холодный воздух наполняют запахи сосисок, копченостей, кофе и горячего хлеба.]

ЮНЦЫ, НАПИРАЮЩИЕ СЗАДИ: Чего он, блядь, до пяти не откроет? Мы заебались без чая! Высаживайте, на хуй, дверь! [И т. д. и т. п.]

МИСТЕР УИЛКИНС: Пошли вон! Проваливайте! Или, Богом клянусь, никого с утра не пущу!

ДЕВИЦЫ, НАПИРАЮЩИЕ СЗАДИ: Мис-тер Уил-кинс! Мис-тер Уил-кинс! Будьте душкой, пустите нас! Я вас за так поцелую. НУ же! [И т. д. и т. п.]

МИСТЕР УИЛКИНС: А ну, проваливайте! Мы до пяти не пускаем, и вы это знаете. [Захлопывает дверь.]

МИССИС МАКЭЛЛИГОТ: Ох, Йисус Христос, за всю ночь паршиву так время не тянетса, как энти десят минут! Ну, хоть ногам моим бедным дам отдых.

[Присаживается на корточки, как и многие другие.]

РЫЖИЙ: У кого полпенни? Я созрел скинуться пополам на пончик.

ЮНЦЫ [изображают военный оркестр и поют]: —……!..…! Вот и весь репертуар……!..…! И того же вам!

ДОРОТИ [обращается к миссис Макэллигот]: Посмотрите на всех нас! Только посмотрите! Что за одежда! Что за лица!

МИССИС БЕНДИГО: Ты и сама не Грета Гарбо, если позволишь заметить.

МИССИС УЭЙН: Ну что ж, время действительно еле ползет, когда ждешь хорошей чашки чаю, не правда ли?

МИСТЕР ТОЛЛБОЙС [скандирует]: Ибо унижена до праха душа наша, приникла к земле утроба наша![238]

ЧАРЛИ: Копчушка! Клятые горы копчушки! Я их чую через клятое стекло.

РЫЖИЙ [напевает]: Я тан-цую, но слезы в гла-зах… Ведь не ты у меня в рука-а-ах!