1990-e годы

Лысый в разговоре не участвовал и молча играл в тетрис, а она лежала на кровати и отстранённо слушала, будто речь шла вовсе не о ней, а о ком-то другом. Наркотик превращал её жизнь в сказочно интересный сон с закрученным сюжетом голливудского фильма, в котором она играла главную роль.

Перед «операцией» белобрысый сделал ей ещё один укол.

— Извини, дорогая, я не смог их отговорить, — сказал он и, щёлкнув кусачками, лишил её пальца.

Осознание происходящего пришло вместе с болью. Она истошно закричала, и где-то наверху включили громкую музыку. Бородатый крепко её держал, пока белобрысый останавливал кровотечение и тщательно перевязывал страшную рану. Потом ей дали какие-то таблетки, от которых боль притупилась и вскоре она крепко уснула.

Через неделю ей отрезали ещё один палец.

Печально покачивая головой, белобрысый любезно предложил ей выбрать: убрать для симметрии мизинец на другой руке, или отсечь безымянный на той же, чтобы на одной кисти у неё осталось их только три.

— Мне очень жаль, дорогая, но придётся это сделать, — говорил белобрысый, — видишь ли, твои родичи никак не хотят заплатить за тебя требуемый выкуп, а все мы здесь, по сути, такие же заложники обстоятельств, как и ты, детка. Такова жизнь… Сожалею, но я вынужден это сделать.

Под действием наркотиков, она с трудом воспринимала происходящее, но общий смысл его тирады всё-таки уловила.

— Режь безымянный, — крикнула она и расхохоталась.

Ещё через неделю, её родители собрали требуемую сумму и передали похитителям. Для этого им пришлось продать квартиру.

***

Глубокой ночью в паре километров от жилых кварталов девочку вытолкнули из тонированной иномарки на обочину, и она, шатаясь, побрела в сторону дома, где раньше была их, ныне проданная, квартира.

Дойдя до жилого массива, она в изнеможении уселась на разбитый бордюр, уткнулась лицом в колени и начала засыпать.

— Девушка, что с вами? Вам плохо?

Она медленно подняла голову и обернулась.

Её ещё совсем недавно юное и миловидное лицо превратилось в жуткую физиономию законченной наркоманки. Под глазами залегли противоестественные для пятнадцатилетней школьницы мешки, из носа свисали застывшие сопли, а губы распухли и кровоточили.

Перед ней стоял молодой человек в военной форме. Он в удивлении раскрыл рот, собираясь спросить что-то ещё, но запнулся. Хмурясь, он оглядел её с ног до головы, задержав взгляд на пожелтевших синяках в районе предплечий и изувеченной руке.

— О господи, что эти звери с тобой сделали, — с жалостью пробормотал он. — Идём, я отведу тебя в больницу.

Ничего не говоря, она попыталась встать, но не смогла.

Молодой человек взял её на руки и бережно понёс в больницу.

Груз 200

— Сынок, я прошу тебя, не надо! Подумай о нас с матерью, пожалуйста!

Начав с традиционной прелюдии ни о чём, отец вскоре завёл привычную шарманку о главном. Неделю назад сын объявил родителям о своём решении ехать на войну и теперь они капали ему на мозги каждый божий день, пытаясь отговорить от патриотичного намерения защищать Родину.

Мать в этих разговорах почти не участвовала, она просто сидела рядом и смотрела на него так, будто он стоит перед ней с заряженным пистолетом и целится в голову. Этот её вид, надо полагать, имел цель передать ему всю глубину её страданий без слов, а для того чтобы абсолютно точно дать понять, что от него требуется, чтобы эти страдания прекратить, мать время от времени кивала головой в такт отцовским речам и слабым голосом произносила: «совершенно верно».

— Сын, ты уже отслужил срочную службу и больше ты Родине ничего не должен. Этот военный конфликт — локальный и в нём принимают участие профессиональные службисты.

— Я тоже профессиональный, как ты говоришь, службист, папа, — резко ответил он, — поскольку заключил контракт, если ты не помнишь!

Отец рассвирепел и ударил ладонью по столу.

— ДА ТЕБЯ ЖЕ ТАМ УБЬЮТ, ГЛУПАЯ ТЫ СВОЛОЧЬ!

На сегодня с него было достаточно, сын резко встал из-за стола и направился к выходу. Вмиг сменив тактику, отец вскочил вслед за ним, схватил за локоть и жалобно проговорил:

— Сынок, прости! Я не хотел… пожалуйста, давай поговорим…

Но молодой воин резко вырвался и вышел в подъезд, хлопнув дверью.

— Задолбали, задолбали! — в сердцах повторял он, спускаясь по лестнице.

В тот день он сначала пошёл к друзьям, а после слонялся по городу до поздней ночи, пока не наткнулся на истерзанную девочку.

Когда он отнёс её в больницу, ему пришлось пробыть там ещё несколько часов, отвечая на вопросы милиции и много раз пересказывая обстоятельства, при которых он обнаружил потерпевшую.

— Ты военный? — спросил милиционер, будто этого не было заметно по его форме.

— Контрактник, — сухо ответил он.

— Из Чечни?

— Пока нет, только собираюсь.

— Правильно, братан, мочить их надо, гадов. Глянь, что с девочкой сделали, твари… — сказал милиционер, который был почему-то уверен, что надругательство над потерпевшей совершили именно чеченцы.

Впрочем, в том же самом был уверен и он сам, поэтому вернувшись ранним утром домой, он с порога заорал на отца: