1том. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга.

— Теперь я верю, что вы меня не обманываете, — вы действительно Нозьер. Уж не сын ли вы Жана Нозьера, врача, что живет в Париже? Я знавала его дядю, молодца Рене. Ему тоже являлась какая-то женщина, которую никто, кроме него, не видел. Надо полагать, это божья кара всему роду Нозьеров за грех Клода-шуана, загубившего свою душу из-за жены булочника.

— Вы говорите о Клоде, скелет которого нашли вместе с ружьем и четками в дупле «обрубка»? — спросил я.

— Сударь, его не спасли даже четки. Он отказался от вечного блаженства из-за женщины.

Старуха больше ничего не сказала. Я еле притронулся к хлебу, яйцам, салу и сидру, которыми она потчевала меня. Я не сводил глаз со стены, на которой видел тень. Ясно видел! Очертания ее были более тонкие и четкие, чем у тени, естественно отбрасываемой трепещущим отблеском очага и чадным пламенем свечи.

На следующий день я посетил опустевший домик, где жили когда-то Клод и Рене; я объездил всю округу, расспрашивал кюре, но ничего не узнал, что навело бы меня на след девушки, тень которой я видел на стене.

Еще и доныне я не знаю, верить ли словам старухи, хозяйки постоялого двора. Я не знаю, посещал ли какой-нибудь призрак в суровом уединении Бокажа моих прадедов-крестьян, и не явилась ли это наследственная Тень, преследовавшая моих диких и суеверных предков, в новом, пленительном облике их мечтательному потомку.

Видел ли я на постоялом дворе в приходе св. Иоанна семейный призрак рода Нозьеров или, может быть, в эту зимнюю ночь мне было возвещено, что меня ждет счастливая судьба, ибо щедрая природа наделила меня драгоценнейшим даром — даром грез.

КНИГА СЮЗАННЫ

К ЧИТАТЕЛЮ

Воспоминания Пьера Нозьера заканчиваются только что прочитанным вами рассказом. Мы сочли уместным присоединить к ним несколько страниц, написанных той же рукой. «Книга Сюзанны» целиком взята из записей нашего друга. Из тетрадей Пьера Нозьера извлечено все, что имеет хотя бы отдаленное отношение к детству его дочери. Таким образом явилась возможность составить новую главу семейной хроники, от которой он оставил нам лишь отрывки, хотя и предполагал вести ее последовательно.

Издатель

I. СЮЗАННА

I. Петух

Сюзанна еще не занималась поисками прекрасного. Она занялась этим с большим увлечением, когда ей исполнилось три месяца и двадцать дней.

Произошло это в столовой. Фаянсовые тарелки, глиняные сосуды, оловянные кувшины и флаконы венецианского стекла, загромождающие полки, придают нашей столовой старинный облик. Все это накупила мать Сюзанны, заразившись, подобно всем парижанкам, страстью к безделушкам. Сюзанна в своем беленьком вышитом платьице кажется еще свежее среди этой старины, и, глядя на нее, невольно думаешь: «Вот это действительно совсем еще новенькое существо».

Она равнодушна к посуде наших дедов, к старым темным портретам и огромным медным блюдам, висящим на стене. Я надеюсь, что впоследствии вся эта старина пробудит ее фантазию и породит в ее головке причудливые, нелепые и очаровательные мечты. У нее появятся свои видения. Если у нее будет к этому склонность, она разовьет в себе милую восприимчивость к деталям и стилю, которая так украшает жизнь. Я буду ей рассказывать всякие небылицы, немногим более далекие от истины, чем все прочие рассказы, но гораздо более красивые; Сюзанна будет от них без ума. Я желаю всем, кого люблю, крупицу безумия. Это веселит сердце. Но пока Сюзанна не улыбается даже маленькому Вакху, сидящему верхом на бочке. Когда нам три месяца и двадцать дней, мы очень серьезны.

Итак, было утро, ласковое серое утро. Разноцветные звездочки вьюнка, переплетшегося с диким виноградом, окаймляли окно. Мы с женой только что позавтракали и болтали, как болтают люди, между которыми уже все давно переговорено. Это было одно из тех мгновений, когда время течет, словно спокойная река. Кажется, видишь, как оно струится, и каждое произнесенное слово представляется камешком, брошенным в эту реку. Мне помнится, мы говорили о цвете Сюзанниных глаз. Это неисчерпаемая тема.

— Они темно-синие, как шифер.

— С оттенком старого золота и лукового супа.

— С каким-то зеленоватым отблеском.

— Все это верно, они чудесны!

И в это мгновение появилась Сюзанна; на этот раз ее глаза были голубовато-серые, как мягкое серое утро. Няня держала ее на руках. С точки зрения светских приличий надо было бы, чтобы ее держала на руках кормилица. Но Сюзанна делает то же, что делал ягненок в басне Лафонтена и что делают все ягнята вообще: она сосет свою маму. Я прекрасно понимаю, что в подобных случаях, при таком деревенском воспитании, следует соблюдать хотя бы внешние приличия и держать «сухую» кормилицу. У «сухой» кормилицы такие же большие шпильки и ленты на чепчике, как и у настоящей, ей не хватает лишь молока. Но ведь молоко требуется только ребенку, а ленты и шпильки видны всем. Если мать по слабости характера сама кормит ребенка, то, чтобы не терпеть от людей сраму, нанимает «сухую» кормилицу.

Но мать Сюзанны — женщина легкомысленная; она не подумала об этом прекрасном обычае.