2 ордена Жукова отдельная бригада Спецназ ГРУ

На моей рации батареи почти сели. Думаю, где-то до вечера 21 февраля последняя проработала бы еще. Утром двадцать первого я передал последний штатный доклад Самойлова. Он мне приказал сообщить командованию, что питание рации на исходе и станцию мы выключаем, чтобы в крайнем случае что-то передать, на один раз бы ее хватило. Но когда бой начался, ничего мне передать не удалось.

Моя рация была от меня в метрах 10, там еще 6-7 автоматов елочкой стояли. Напротив меня сидел командир, а справа Витёк (сержант Виктор Чернёнький). В самом начале командир ему сказал, чтобы он меня с рацией охранял, поэтому мы постоянно вместе держались. Когда бой начался, плотность огня была очень большая. Примерно, как если роту поставить, и одновременно все начнут стрелять. Все сидели по 2-3 человека в метрах 20 друг от друга. Как только всё началось, мы прыгнули в разные стороны. Самойлов упал под дерево, оно там стояло одно-единственное, и ложбинка там как раз небольшая была. Смотрю я на рацию свою и вижу, что пули ее насквозь проходят, прошивают. Так что как она стояла, так и осталась стоять.

У меня лично, кроме гранат, ничего с собой не было, мне ничего больше и не положено. Я их в самом начале бросил туда, откуда по нам стреляли. А автомат вместе с рацией остался. У Самойлова с собой был пистолет Стечкина и, по-моему, автомат. Наши ребята начали отстреливаться из автоматов, пулеметы стреляли – и один, и второй. Потом мне сказали, что кого-то нашли убитым в спальном мешке. Но я не видел, чтобы кто-то спал, не знаю.

Дольше всех из наших стрелял кто-то из пулемета. Так получилось, что он возле меня проходил. Боевики тогда кричали: «Русский ванька, сдавайся, русский ванька, сдавайся!». А сейчас вам дам сдавайся, я вам сейчас дам…». Встал в полный рост, на дорогу выскочил и только начал очередь давать, его и убили.

Мне кто-то из командиров – то ли Калинин (командир роты спецназа Герой России капитан Александр Калинин), то ли Боченков (Герой России капитан Михаил Боченков) – кричал: «Ракету, ракету!..». Я помню, крик был такой дикий. Ракета – это сигнал, что что-то происходит. Но она должна быть красная, а у меня только осветительная была. Я ему в ответ: «Нет красной!». А он не слышит, что я ему кричу, шум, стрельба. Ответа от него я так и не дождался и запустил, какая была. И сразу после этого грохнуло что-то, и меня ранило осколком в ногу. Тогда, конечно, я не знал, что осколок, потом мне сказали. Косточку осколок на ступне сломал, так в каблуке и остался.

Я оборачиваюсь и спрашиваю у Витька (у него голова была у моих ног на расстоянии роста примерно): «Живой?». Голову поворачиваю, а друг лежит, хрипит, ничего уже не ответил мне. Видимо, его в горло ранило.

Меня второй раз ранило. Если бы я потерял сознание, то тоже бы захрипел. Тогда бы меня точно добили. «Духи» начали оружие собирать, «стечкиных» наших особенно. Я слушал, как они кто на русском, кто на ломаном русском, с акцентом, а кто по-чеченски кричат: «О, я «стечкина» нашел!». Они думали, что я убит, вид у меня, наверное, «товарный» был. Лицо, да и не только – всё кровью было залито.

Сначала «духи» оружие быстренько похватали и унесли куда-то. Недолго отсутствовали, минут 20 максимум. Потом вернулись и стали добивать уже всех. Видимо, таких много было, как Витёк, который возле меня лежал и хрипел. Много ребят, видимо, признаки жизни подавали. Вот они всех и постреляли из наших же «стечкиных». Слышу – хлоп-хлоп-хлоп! А мне вот повезло. Я лежал тихо, чеченец подошел ко мне, с руки часы снял, простые часы были, дешевые. Потом за ухо голову поднял. Ну, думаю, сейчас ухо будет резать, как бы только выдержать. Так всё болит, а если охнешь – всё, конец. Но он, кажется, с шеи хотел цепочку снять. А я крестик всегда на нитке носил. Если бы была цепочка, и он начал бы ее рвать – неизвестно, как бы все повернулось. Это я в госпитале потом вспоминал, прокручивал. Думаю, на то воля Божья была, потому всё так и получилось.

Цепочку он не нашел, голову мою бросил, и сразу передёрнул затвор на «стечкине». Я думаю: всё-всё-всё… И выстрел раздается, хлопок. Я аж передернулся весь, не удержаться было уже. Видимо, не заметил он, что я вздрогнул. В Витька, похоже, стрельнул.

Недалеко Самойлов лежал, метрах в пяти. Как его убили, мне знаю, но в окопчик, где они втроём лежали, боевики гранату кинули.

Если бы я сознание потерял в первый момент и стонал, то точно бы меня добили. А так вид у меня совсем неживой был. В руку пулевое ранение, остальные осколочные – лицо, шея, нога. Нашли меня, может, часа через четыре, так и лежал в сознании. Видимо, шоковое состояние было, отключился уже перед вертолетом, после пятого промедола. Сначала пришла, кажется, пехота, с которой мы должны были встретиться, и которая задержалась. Помню, у меня кто-то всё спрашивал: «Кто у вас радист? Кто у вас радист?». Отвечаю: «Я радист». Рассказал им всё, что касалось алгоритма выхода в эфир. Потом меня перебинтовали, ничего после этого уже не видел, только слышал.