20 000 лет подо льдом

Я зажал нос и попробовал проглотить кусочек. Насильно спроваженный в желудок, он, однако, и там еще протестовал против нежелательного для него водворения, а второй кусок так и не удалось мне одолеть.

В эту минуту со мною было то же самое, что с потерпевшими кораблекрушение: они лучше умрут от жажды, нежели согласятся выпить хоть каплю морской воды.

Кстати сказать, мясо всех допотопных животных отдает мускусом. Только полярный медведь и может есть его.

Надо было поискать в музее какую-нибудь птицу. Положим, в допотопные времена было очень мало птиц, но и те немногие отличались особенно прекрасными свойствами.

Если бы мне удалось найти динорниса, его хватило бы на год. В лондонском хирургическом музее есть скелет этой «птички» вышиной в восемнадцать футов!

Долго я бродил по моему новоприобретенному царству, не находя ничего подходящего. Я уже начал думать, что птичья порода была храбрее других и потому во время земных катастроф не пряталась в пещеры, но я вскоре убедился в неосновательности моей догадки.

Я увидал подо льдом яйцо.

Но какое яйцо!

Оно было во много раз больше страусового яйца, с красновато-коричневым острием и зелеными пятнами на тупом конце.

Да, это «яичко» превосходило размерами даже находящееся в парижском музее яйцо эпиорниса, хотя и последнее заключает в себе шестьсот обыкновенных куриных яиц!

Я недоумевал, как это яйцо, наверное, принесенное водой издалека, не разбилось.

Само яйцо разрешило мое недоумение, когда я достал его из-подо льда. Для того, чтобы вскрыть его скорлупу в четыре миллиметра толщиной и вдобавок еще эластичную, надо было изо всех сил рубить ее топором.

Содержимое яйца составляла твердая сыровидная масса, которую я тотчас же попробовал. Оно было недурно и вкусом напоминало свежеизготовленный сыр. Правда, оно немного отзывало мышью, но это еще была не беда. Мы знаем, что китайцы считают лакомством только такие яйца, которые пролежали в земле три года и превратились в сыровидную массу. Лакомство это даже так дорого, что доступно лишь богачам.

Я старался утешить себя этим сведением.

Одного этого яйца могло хватить мне на три месяца!

Но раз тут очутилось яйцо, то недалеко должна быть и птица.

Я продолжал свои поиски.

Мне пришла в голову мысль приблизиться к гигантскому ледяному органу, стоявшему в глубине пещеры. Действительно, когда я стал озарять моей лампой эту массу сверкающих и переливающихся всеми цветами радуги гигантских пилястров и труб, мне бросился в глаза вытянувшийся во весь рост динорнис мрачным, но величественным призраком.

Птица эта была вышиной в три сажени!

Короткокрылая, с массивными ногами, она поспешила укрыться от внезапно надвигавшейся массы воды на возвышенном месте и, пребывая там неподвижно, дождалась того, что ее со всех сторон охватил лед.

Это был прекрасный экземпляр. Верхняя часть его вооруженных тремя когтями ног имела толщину мужского бедра; все туловище покрывалось черной щетиной, жесткой и толстой, как проволока, а голова и шея украшались белыми перьями. Над клювом находился толстый мясной нарост, простиравшийся, подобно шлему, до головы.

Более всего заинтересовала меня грудь птицы, шириной в пять футов: из нее можно было нарезать роскошнейшие куски для жаркого.

Однако, добраться до птицы было далеко не легко.

Трогать ледяной орган можно было лишь с величайшей осторожностью. Он напоминал собой построенную в готическом стиле соборную башню вершиной вниз, а основанием вверх.

Стоило стронуть лишь один из пилястров, чтобы разрушить все здание. Тогда бы и я, в свою очередь, мог прождать десятки веков, прежде чем меня откроют подо льдом.

Порох отнюдь нельзя было тут употребить в дело, а следовало с помощью лома и молотка пробить брешь во льду, чтобы добраться до груди динорниса и вырезать из нее пробный кусок. Надо же было предварительно узнать, годится ли еще это мясо, прежде чем трудиться доставать всю птицу.

Когда я ударял молотком по ледяным столбам, они издавали звуки, подобные звону с колокольни Ивана Великого в Москве. Во время этого торжественного гула, отражавшегося сводами пещеры, у меня было такое ощущение, точно мозг и сердце сжимались железными тисками.

Наверху все умолкло. Медведи оставили пещеру.

Но вот предо мной открытая грудь динорниса. Мясо его было не так волокнисто, как у допотопных млекопитающих, — мягкое, коричневого цвета.

С яйцом динорниса и куском его мяса я пошел обратно в свою кухню.

Я выполоскал папинский котелок, — воду я, конечно, приготовлял себе изо льда, — разрезал мясо динорниса на мелкие кусочки и поставил на огонь, разведенный мной снова из оленьего мяса.

Когда предполагаемое кушанье должно было, по моим расчетам, увариться, я снова открыл котелок и со страхом стал втягивать в себя струи поднимающегося пара. Запах оказался прекрасным, возбуждающим аппетит, а навар казался обыкновенным хорошим мясным бульоном.

Достав ложку и заранее наслаждаясь, я принялся пробовать новую многообещающую стряпню.