200 тысяч маленьких удовольствий

Федор встретил гостя в хорошем настроении. Три дня полной свободы, отрешенности от семейных проблем действовали на него благоприятно – каждый вечер пьянка, каждое утро – бодун и сказочная похмелуха. Как-то сразу в Семене Филипповиче проснулась какая-то липкая зависть: «Ну кто он, этот Федя? Да никто – живет на гроши, урод моральный и вообще… Сидит тут, рассказывает, как вчера они жахнули, хохочет через слово. И жена у него красивая, и дети нормальные – везет же козлу. Ну ничего, мы еще посмотрим, чья возьмет. Увидим». Про деньги, свалившиеся чудом в его руки, Семен Филиппович, само собой, решил не рассказывать. Пока Федор вспоминал очередную случившуюся с ним историю, Семен Филиппович готовил речь, речь злую и обидную. Все то, что накопилось у него на душе, он хотел выплеснуть на Федора. Он ждал, пока закончится бутылка водки, и тогда он начнет издалека – вот, мол, Федя, жрешь ты сейчас, пьешь, хохочешь как конь, не задумываясь, на чьи деньги тебе такой праздник обломился. Понимаешь – халява. А кто платит? Семен Филиппович… В общем, в таком роде.

Ну что такое одна бутылка на двух мужиков? Водка действительно заканчивалась быстро, конечно же, хотелось еще. И Федор, заметив это, как-то без задней мысли, предложил сходить еще за пузырем, что у него есть заначка как раз по такому случаю. Семен Филиппович тупо смотрел захмелевшими глазами на почти пустую бутылку и молчал. Ему было ужасно стыдно – за свои мысли, за эту заготовленную дурацкую речь, за то, что он хотел из-за своей проклятой зависти обидеть хорошего человека. Ведь Федор ему как брат, для него не то что пузыря – для него вообще ничего не жалко.

– Слушай Федор, братан. Ты уж извини меня, но сегодня у меня праздник, мне дали премию – сто баксов. Сегодня угощаю я. Пойдем в магазин.

На этот раз деньги тратились легче. С двумя бутылками водки, закуской, пивом и вином они возвратились домой.

После второй выпитой бутылки Семен Филиппович совсем разоткровенничался и чуть было не рассказал о деньгах. «Надо себя контролировать», – подумал он. Вдруг вспомнились мулатки, и ужасно захотелось женского тепла…

День второй

Семен Филиппович с трудом разлепил веки. Потолок был мутный и чужой, кровать, кстати, тоже.

– Черт, где это я?

Приподнявшись, Семен Филиппович огляделся. Сразу бросилось в глаза сопящее тело, лежащее спиной вплотную к нему, точнее – чья-то тушка, почти полностью накрытая одеялом. Тело спало. «Что-то не очень на Федора похоже», – мелькнуло в голове. У противоположной стены стоял трельяж, времен девятнадцатого века, потертый и весьма невзрачный, в зеркале которого Семен Филиппович явственно увидел себя – взлохмаченного, изможденного, со стертыми коленями, в бирюзово-серых трусах в цветочек. «Хорош, стервец», – почему-то подумалось ему. Шкаф, ковер, тумбочка, еще одна тумбочка, бра у изголовья, женские тапочки, обои, окна – все чужое. Носки, ботинки, брюки, рубашка, использованные презервативы, бутылка водки, пластиковые стаканчики: все в одной куче на полу – похоже, свое родное.

– Так, я не дома, точно. И не у Федора. И все же, куда, к чертям собачьим, меня занесло?

Семен Филиппович силился вспомнить поздний вечер вчерашнего дня. Его сразу замутило – вспомнил водку, больше ничего. Что-то подсказывало, что дальше будет еще хуже. Вот-вот должно нагрянуть похмелье своею черной полосой в его нежно-лазурную судьбу, накрыть с головой, не оставляя ни единого шанса на безмятежное существование ацетона в крови. Он это знал. В этот исторический момент мирно сопящее тело зашевелилось, кровать изможденно застонала. «Может, это все-таки Федор! – вспыхнула надежда. – Тогда причем здесь презервативы? – надежда погасла. – Хотя…, – содрогнулся Семен Филиппович. – Не может быть!» В ответ на это тело перевернулось с боку на бок, обнажив свое лицо.

– Ы-ы-ы-ы-ы, – неспособный держать эмоции внутри, закипел Семен Филиппович. – Это что же? – ужаснулся шепотом он. – Я это?.. Ее?.. Она меня… Как? За что?

Семен Филиппович мгновенно стал мыслить здраво, адекватно и трезво. Кое-как собрав свои пожитки, на цыпочках покинул гостеприимную квартиру, предоставившую ему и ночлег, и теплую постель, и жрицу любви, которую он по-гусарски решил не будить, дабы не нарушать сна своей возлюбленной.

Из подъезда Семен Филиппович выскочил как ошпаренный.

– Какая корова, какая страшная, губищи, харя… Как я мог? – бормотал он себе под нос.

Пробежав по улице несколько метров, остановился, неожиданным образом узнав двор, являвшийся родным для Федора. И подъезд это его – с испуга не разобрал. Немного подумав, Семен Филиппович решил возвратиться, навестить Федора. Он должен прояснить ситуацию.

Федор пил пиво и был слегка возбужден. Семен Филиппович смекнул – знает ведь, падлюка, кое-какие подробности.

– Федор, я тебя умоляю, только факты и без мата. Побереги мои нервы и ущемленное достоинство.