2012. Точка возврата

Шум и топот в коридоре подсказали, что дома по-прежнему полно народу. Мама с папой спорили на кухне, периодически диалог прерывался недовольным писком — мама шлепала сестренку по рукам, когда та пыталась стянуть горячий блинчик и удрать с ним в свою комнату. Объяснять родителям, почему в разгар сессии вдруг надумал навестить фазенду (в июне семья начнет выезжать на природу только на выходные, через месяц мама возьмет отпуск и вместе с Зойкой отправится жить в поселок безвылазно, потом ее сменит отпускник-папа; сам Егор наведывался лишь от случая к случаю, предпочитая проводить каникулы в городе, наслаждаясь тишиной в опустевшей квартире

), Лукошкину не хотелось, а повода убедительного не придумалось. Не станешь же рассказывать правду про записку от самого себя. Сердобольная мама тут же схватится за сердце и побежит звонить Фаине Григорьевне. Поэтому Лукошкин тихо оделся, на цыпочках прокрался в большую комнату, открыл ящик секретера — вроде там раньше отец хранил ключи от летнего дома. Рядом на полке лежали деньги, Лукошкин сгреб в карман горсть купюр забытого вида — предстоит покупать билет сначала в метро, потом на электричку. Сколько же стоил проезд двадцать лет назад? Увы, такую информацию долговременная память, действующая избирательно, не выдала.

Спускаясь по лестнице, Егор не удержался и сквозь решетку заглянул в лифтовую шахту. Клубится ли там до сих пор "полное собрание" предыдущих снов? Но увидел лишь бетонный пол (кабина скрипела далеко наверху, интересно — одна или сразу три?

), усыпанный горелыми спичками и фантиками — следы озорства соседских мальчишек. Лукошкин потянул на себя тяжелую, еще не железную, дверь подъезда и впервые с начала эксперимента оказался во сне на улице.

Егор мог гордиться логикой собственного мозга: за пределами дома его поджидало лето, пылил тополиный пух. Так что сезонный фактор продолжающегося сна соблюден идеально. В том же духе представлен и окружающий ландшафт. Например, на подъездной дорожке еще нет шлагбаума, в установке которого принимал участие сам психолог: двадцать лет назад наглые варяги из соседних дворов не норовили поставить автомобили у чужих окон.

Лукошкин остановился у светофора на пешеходном переходе. Москвичи любят хорошие машины, вот Лукошкин пару лет назад обновил в автосалоне седан. Но сейчас мимо ехали вперемешку с "Жигулями" в основном подержанные иномарки. Загорелся зеленый, Лукошкин повернул к метро. Маршрут всплыл из головы автоматически: две пересадки, потом выход к электричке, найти в расписании подходящий поезд, который останавливается на их маленькой станции, и потом 40 минут — пока состав будет то тормозить, то разгоняться, то хрипло гудеть — скучать у окна.

Выйдя на платформу, Егор закинул голову, расправил плечи и вдохнул полной грудью вкусный сосновый воздух. И никакого назойливого пуха! (Загадка, на которую дотошный Лукошкин не нашел ответа: словно назло горожанам, чтобы каждое лето лишний раз помучить людей, Москву плотно засадили тополями, ведь за пределами МКАД "аллергических" деревьев практически не встретишь). За узкой лесополосой прятались легкие щитовые домики, пока еще скромные и миниатюрные — лет через пять здесь начнут возводить массивные коттеджи из красного кирпича, соревнуясь — чей выше. Начинающийся дачный сезон наполнил поселок знакомыми звуками: жужжала электропила, ей отвечал монотонным буханьем топор, тарахтел подпрыгивающий на ухабах мотоцикл, перегавкивались собаки, чья-то бабушка созывала на обед заигравшихся внуков. Егор пересек крошечную полянку, и вдоль выкрашенного коричневой краской штакетника добрался до калитки. Отодвинул, нащупав с обратной стороны, задвижку, по разноцветным плиткам, в швах между которыми проросла напористая молодая трава, дошагал до крыльца, поднялся на ступеньку, смахнул подошвой ботинка налетевшие сосновые иголки. Достал из кармана связку ключей, повозился с замками и потянул на себя дубовую дверь.