2039

Потом снова штурм и снова. Вялые попытки, когда толпа дебоширов вооружена только битами и арматурой, чередовались с ожесточенным натиском, когда к нам пытались ворваться под прикрытием выстрелов.

Однажды наверху раздался глухой взрыв, я инстинктивно посмотрел на потолок, тут же донесся отчаянный крик Шенгальца:

– Шеф!

Я увидел его глазами распластанное на крыше у бортика тело Камнеломова в быстро растекающейся луже крови. Иссеченно осколками так, что живого места нет, грудь разворочена взрывом, широкая и глубокая рана от горла и до живота, внутренности с шипениям выползают наружу, похожие на безглазых отвратительных змей, никогда не видевших солнечного света.

Засыпанная пылью фигура Шенгальца склонились над Камнеломовым, я с ужасом увидел разбросанные рядом залитые кровью куски тела. От Камнеломова осталась только забрызганная кровью голова и часть грудной клетки, сердце и внутренности вслед за кишками вывалились в пыль и щебень.

Искаженное болью лицо кривилось, он сумел прохрипеть:

– Держитесь… атланты хреновы…

Я крикнул:

– Влатис, быстро криокамеру!.. Лавр и Руслан, отнесите в капсулу, там автоматика на экстренное включение!..

Никто не пискнул, что умрет, пока донесут и уложат в камеру. Мозг живет еще несколько минут, так что погрузится в криосон еще живым. А дальше все зависит от того, что потом, потом…

Его унесли бегом, я спросил Шенгальца:

– Как?

– Дрон, – ответил он злым голосом. – С высоты уронил противотанковую. Я его тут же сбил, но он успел тоже… Вверх не смотрели, на площади все время что-то менялось… Хорошо, Сюзанна крикнула.

– Ты сам цел?

– Был на другом конце крыши, – ответил он, – да и то вон осколком зацепило ботинок и колено. Зато эту мерзость снял с первого выстрела. Вон там его части…

На крышу выскакивали, пригибаясь, один за другим сотрудники, один сразу упал на живот возле уцелевшего бортика и ухватил винтовку Камнеломова.

Шенгальц напомнил:

– Родня, насколько помню, против крионики…

Я сказал зло:

– Теперь мы родня!

– Но у них больше прав…

– Насрать, – отрезал я. – Как насрали на все наши права. Держите площадь под прицелом. Атаковать будут с парадного.

– Есть черный ход, – напомнил он.

– По пожарной лестнице, – ответил я, – к тому же я поставил датчик, а Камнелом взрывчатку.

– Я останусь, – сказал Шенгальц. – Диана наложит пару пластырей, к вечеру затянется. Шеф, а дальше что?

Я зло оскалил зубы:

– Как в сингулярности – неопределенность!.. То ли быть человечеству Богом, то ли не быть вообще…

Я успел увидеть в его взгляде сомнение, не такая уж и неопределенность, если в подвале заранее подготовил склад с оружием и даже оборудовал тир для стрельбы, а Камнелом оказался в прошлом снайпером и военным инструктором.

– Всем внимание, – объявил я. – Все важное перенести в подвал. Если дело пойдет совсем плохо, последний бой примем там. Михаил?

– Выполняем, – откликнулся Уткин. – Кто свободен, за мной!

Все важное перенесли за одну ходку, луддиты до спутников пока не добрались, а самое-самое важное для нас именно там. Сейчас нет ничего ценнее ионно-квантовых суперкомпьютеров на орбите, для работы нужны вакуум и сверхнизкие температуры, а там всего этого в избытке.

Когда все вернулись к Шенгальцу и Лавру, что лежат на крыше, широко расставив ноги для устойчивости, и отслеживают через оптические прицелы неолудов, Уткин крикнул мне:

– Перенесли!

– Криокамеру?

– Сразу же. Мы, как Тарас Бульба, даже люльку врагу не оставим!

– Хорошо, – сказал я. – Занимайте позиции для последнего боя.

– Последний и решительный, – ответил он с кривой ухмылкой. – И как один умрем в борьбе за это… и даже мы не можем сказать, за что умрем. Просто верим, что будущее прекрасно… Но вдруг больше приступов не будет?

– Или отобьемся? – предположил Южалин с надеждой. – Неолуды решат, что не стоит терять столько людей при штурме ничего не значащего домика, где какие-то придурки… и оставят в покое!

– Шансы есть, – согласился я. – Один к трем. Потому готовьтесь выпустить оставшиеся патроны…

– И нанести врагу как можно больше урона, – закончил Шенгальц. – Сейчас я бы их не просто убил, но еще и в аду держал бы в котлах с кипящим маслом!

– Я бы тоже, – согласился Тютюнников. – Эти придурки не понимают, что убивают и себя!.. Что за люди, не умеют видеть даже на два хода…

Страшно и неожиданно погиб Сергей Гамбург, самый тихий и безропотный, что брался за любую работу, выполнял быстро и очень тщательно, едва ли не единственный, за которым не нужно было подчищать хвосты и хвостики.

И не спасти, в голову попали две пули из крупнокалиберного пулемета. Череп разнесло на мелкие кусочки, забрызгав стену и пол ошметками мозга.

Уткин сказал мрачно:

– Как будто знают, что своих прячем в криокамеры.

– Мы тоже о них многое знаем, – пробормотал я, – но только… преимущество у них. Восемь миллиардов, а это даже в наше время хай-тека все еще сила. Из-за этого гребаного либерализма!

– Зато мы золотой, – ответил он бодро. – Или это не мы золотой?

– Мы, – ответил я. – И никто кроме. Только не миллиард, а миллион. Игорь, где патроны?