2039

По бункеру Уткин бродил недолго, вернулся мрачный, попросил тихим голосом:

– А можно… если это не нарушит новые государственные тайны… как-то взглянуть… ну, на то место?

– Какое? – спросил я. – Ах да, конечно…

Широкая стена вспыхнула, превращаясь в экран высокой четкости, вдали прорисовываются знакомые силуэты небоскребов Мацанюка, слева и справа на большом удалении еще здания, не столь примечательные, а между ними словно поверхность планеты Меркурий, оплавленная и даже не бугристая, такая разве что у нейтронной звезды, когда давление и чудовищные температуры выравнивают поверхность до зеркального блеска.

Я слышал, как подошли еще сотрудники, но первым в напряженной тишине прозвучал вздрагивающий голос Уткина:

– Ого… не сразу и сообразишь, где это.

Лавр сказал мрачно:

– Я тоже ждал хотя бы оплавленные прутья арматуры… чтобы торчали из застывшей земли, как оскаленные зубы…

– Ты чего? – спросил Карпов. – Металл испарился! Земля кипела даже не знаю на какую глыбь. Зато сейчас гладкая и ровная, хоть космодром строй на таком монолите.

Я промолчал, вакуумная бомба смела не только многотысячную толпу, но и все с поверхности, голо и пусто вплоть до небоскребов Мацанюка, что смотрят на мир выбитыми окнами.

А земля, да, термитной проплавлена метров на триста-четыреста, а то и на все пятьсот. Между этой плитой и бункером еще метров двести нетронутой почвы, можно бы рассчитать и на сто, даже на пятьдесят, но рискованно, мало ли что в характеристиках термической бомбы указаны пятьсот метров, круглые цифры всегда врут, в этом случае примерный разброс от двухсот до трехсот.

Можно было бы вообще бункер расположить на глубине километра, но я торопился успеть обустроить изнутри, чтобы затаскивать уже почти закупленное оборудование.

Я футуролог, только обозначаю проблемы в будущем, решать должны другие, но если не находятся такие люди, приходится в меру сил и возможностей барахтаться самому.

А самому, это отвлекаясь от настоящей работы, потому что этот засекреченный даже от своих бункер, закупка и перевозка высокотехнологического оборудования – никчемная хрень, что отняла несколько лет, когда своей настоящей работой занимался урывками, а голова постоянно была забита тем, как незаметно закупить оборудование в насквозь просматриваемом мире, как спрятать, как провести работы по рытью туннеля.

Возможно, из-за этой мелочовки допустил где-то промахи, осознание этого мучило несколько лет. Вдруг да все это делаю напрасно, ничто не предвещает катастрофы, не все сгущающиеся тучи обещают грозу, и даже громыхающий гром может погреметь и затихнуть, а я, как параноик, везде выискиваю признаки грядущего взрыва так долго задавливаемых инстинктов нарушить все правила, которых все больше и больше, вырваться на свободу, душа жаждет и вопиет…

Только теперь начало отпускать, ощутил даже горькое удовлетворение: ага, просчитал точно, мир в самом деле взбесился, захотелось говна нюхнуть, да так нестерпимо, что уже ничто не удержит, ни мораль, ни законы, ни армия.

Что ж, даже законы почти во всех странах говорят и даже утверждают как непреложное правило, что каждый человек имеет право выбора. Теперь вот так называемый простой народ яснее ясного показал свои предпочтения. Хотя все и так знаем, помалкиваем из старомодного приличия, но сейчас время демократии и личной свободы, мастурбацией и коитусом можно заниматься и на людной улице, даже при детях и с детьми, так что никаких раздражающих нашу звериную суть и сдерживающих запретов.

Вообще рухнули гнусные законы тоталитарных режимов, сковывающие волю так называемого человека, которому ничто из его животного наследия не чуждо и еще как не чуждо. А все прошлое, как известно, свято и священно. К тому же у человека право развиваться во все стороны, как записано в Конституции, даже в те, которые сегодня считаются неприличными, а завтра станут обязательными, потому он имеет право, еще как имеет.

Так что мы, сознательно удержавшие себя от таких чересчурных свобод, такие вот ретрограды, как бы уважаем их свободу выбора и потому в сингулярность силой и даже уговорами тащить не будем.

Да и не одни останутся, с ними две трети, если не больше, так называемой интеллектуальной и творческой элиты. По крайней мере той, что так себя называет и которую постоянно превозносят в медиа. Практически все шоумены, актеры, люди искусства, поэты, мемуаристы, певцы, фитнес-модели, даже некоторые из мира науки, то ли заблудившиеся параноики, то ли конъюнктурщики, которым важнее хапнуть здесь и сейчас, а не рассчитывать на журавля в непонятном будущем.

А мы пойдем дальше.

Если, конечно, сейчас как-то уцелеем.

Сутки прошли в суетливой нервозности, бункер оказался гораздо просторнее, чем ожидалось моей команде. Вообще-то самое трудное было не копать, а протащить в подвал незаметно или под отвлекающими предлогами буровую установку, а затем уже по удаленке мониторил из своего кабинета, где и сколько копать.