21 день

Однако послеполуденная прогулка, обволакивающая осенняя тишина постепенно заглушили плохое настроение, хотя и не усыпили взбудораженные мысли; еще не оформившиеся окончательно, они выбирали себе подходящее облачение среди обширного гардероба человеческих слов, пока три приятеля молча брели по дороге среди виноградников.

Йоши Куругла уже рассказал в подробностях о своей поездке и о судебном разбирательстве, и теперь они молчали, потому что дорога проходила по гребню, и тут надо было смотреть под ноги. Приятели шли гуськом: впереди священник как более старший по рангу, за ним почтмейстер, и позади дядюшка Йоши, чувствовавший себя здесь в некотором роде хозяином. А когда люди шагают друг дружке в затылок, это к беседам не располагает.

Вот они и бредут молча. И мысли лениво тянутся рядом, укрытые длинными, вытянутыми тенями, так как солнце клонится к закату. Над долиной плывет нежная дымка, пока еще не сгустившаяся в туман, время от времени одинокий листок отрывается от ветки и, мягко кружась, опускается на землю, а больше — ни шороха, ни движения вокруг: сумерки беззвучно стелют себе ложе среди длинных рядов виноградников и винных погребков.

На маленьком участке Йоши Куруглы тропа переходит в вымощенную кирпичом дорожку, ведущую до самой давильни, чтобы дать гостям возможность отряхнуть с обуви пыль или грязь или в дождливую погоду не промочить ног в некошеной траве. Кирпич, оставшийся от какого-то строительства, дал священник, выкладывал дорожку почтмейстер, а дядюшке Йоши досталась роль балагура-смотрителя работ. Эта совместная работа осталась для друзей приятным воспоминанием: каждый раз, свернув с тропы на узенькую «мостовую», они неизменно упоминали о ней.

На этот раз друзья не обмолвились и словом, но, ступив несколько шагов, священник остановился так внезапно, что шедший за ним почтмейстер чуть не налетел на него.

— Что это значит?

Хозяин дома выступил вперед, поскольку священник палкой указывал на вышеупомянутую мостовую, и оба приятеля уставились на кизиловую палку и кирпичную дорожку с не меньшим изумлением и настороженностью, чем фараон, взиравший на змею в руках Моисея, обращенную им в посох.

Дорожка была выметена дочиста.

— Похоже, здесь кто-то был!

Дядюшка Йоши пожал плечами, почтмейстер внимательно разглядывал землю, а кизиловая палка досадливо скользнула по кирпичной мостовой; все трое знали, что, без сомнения, в давильне кто-то побывал…

— Ну что ж, пошли, Гашпар, — сказал Йоши Куругла, — там все выяснится.

Дело и впрямь выяснилось, однако все масштабы постороннего вторжения стали ясны лишь значительно позже.

Дядюшка Йоши вытащил из сумки массивный ключ и уже приготовился было вставить его в замок, однако рука его замерла на полдороге, а священник с почтмейстером ошеломленно уставились на отскобленный досветла ключ.

Почтмейстер брезгливо фыркнул, словно глазам его предстало нечто неприличное, а огорченный священник, постукивая палкой по земле, попытался подбодрить друга:

— Открывай дверь, Йошка, чем скорее переживем, тем лучше…

— Думаешь, и внутри… тоже? — безо всякой надежды спросил Куругла, понимая, что и дому не удалось спастись от вторжения.

Священник вместо ответа только махнул рукой, замок скрипнул, и Куругла с растущим раздражением толкнул обе створки двери.

Хорошо еще, что солнце клонилось к закату, так что поначалу друзей ошарашил лишь чуждый дух свеженаведенной чистоты, мыла и щелока, напоминающий запах прачечной.

— Бедняжка хотела как лучше, — священник попытался смягчить удар, прибегнув к предписанному в таких случаях елейному выражению; однако, что он сам думал при этом, угадать было невозможно. — Зажги свечу, Йошка!

Когда Йоши скрылся в темноте, священник повернулся к почтмейстеру и тихо произнес:

— Видишь, Лайошка: жизнь не сводится к одному ужину… это множество ужинов, причем самых разных… Вот только, — тут он еще больше понизил голос, — глотать их все не обязательно…

Йоши Куругла с окаменелым лицом вышел из комнатки и смотрел на друзей, словно не в силах был и слова вымолвить.

— Ни свечей, ни спичек не нахожу…

— Где-нибудь да найдутся… — почтмейстер опустил на пол заплечный мешок. — У меня есть карманный фонарик.

— Она и Юлишкины цветы выбросила, — Йоши Куругла хрипло кашлянул в ладонь, — и старые календари. А я иногда записывал туда то одно, то другое для памяти…

— Откуда ей было знать! — раздраженно воскликнул священник. — И на черта тебе понадобилось оставлять ключ!..

— Да, конечно, — уныло согласился дядюшка Йоши, не подумав о том, что календарям и прочему хламу он и сам до сих пор не придавал никакой ценности. Если бы что и погрызли мыши, он бы махнул рукой, да и дело с концом, но выброшенные женины цветы вдруг всколыхнули в нем чувство огромной утраты и оскорбленного самолюбия, ощущение коварной и жестокой опасности, угрожающей его мирному, одинокому существованию.