21 интервью

Минчин: Прервемся на некоторое время с режиссерством, сейчас я хочу поговорить немного о том, что вы играли как актер. Как вы чувствуете, кто вы лучше – актер или режиссер?

Михалков: Там хорошо, где нас нет. Когда я работаю с артистами, мне кажется, что я сыграл бы лучше, чем любой из них, включая и детей и животных. Когда я работаю артистом, мне кажется, что снял бы лучше. Это, в общем-то, такой самообман. Я как артист люблю работать с хорошими партнерами и с хорошим режиссером, что бывает довольно редко, не часто выпадает такая радость. Но я люблю актерское дело, я чувствую артистов, я люблю их, и они это чувствуют, и им, надеюсь, от этого со мной легче. Вообще режиссура – это жизнь.

Минчин: «Сибириада» – плохой фильм или хороший?

Михалков: Хороший. Я считаю, что в этом фильме много всего, что могло сегодня быть сокращенным – самим Кончаловским. Но все, что связано с характерами персонажей, там очень хорошо, пронзительно сделано – режиссерски. Это сага, настоящая, большая сага, это кинороман. Это фильм Кончаловского, и он в нем очень отчетливо виден. Есть хорошие фильмы, автором которых ты бы не хотел быть. Скажем, я не хотел бы быть режиссером картин Германа, хотя это прекрасные картины. Если бы вы посмотрели «Сибириаду» сейчас, спокойно, – в ней есть дыхание. Правда, целиком эту картину мне удалось увидеть только один раз, в Канне на фестивале. Тогда она шла три с половиной часа.

Минчин:

Что вы думаете о творчестве своего брата Андрона?

Михалков: Андрон – один из крупнейших режиссеров мирового кино. Я на многих его картинах учился – скажем, «Первый учитель», «Ася Клячкина», «Дядя Ваня». Не на всех, в основном на тех, которые он сделал здесь. «Асю» я просто считаю великой картиной, потрясающей. То, что он стал делать там, у вас, для меня эти фильмы в большой степени стирали его лицо. То есть я мог уловить в них Андрона, которого я знаю и люблю, но монтаж… и вообще необходимость быть подчиненным желаниям продюсера у меня как-то выбивали из рук карты. Я считаю, что из западных его картин лучшая, на мой взгляд, «Дуэт для одного».

Минчин: А «Убежавший поезд»?

Михалков: Мне нравится, это очень хорошая картина.

Минчин: Собственно, у него было мало места развернуться, все происходит в маленьком закуточке локомотива. Тяжело в замкнутом пространстве нагнать и динамику, и действие.

Михалков:

Вы, конечно, меня извините: нагнать динамику в поезде, который мчится без машиниста, в котором уходят от погони два уголовника, сбежавшие из тюрьмы…

Минчин: Но они должны полтора часа что-то делать.

Михалков: Правильно, но какое ж это замкнутое пространство: мчится поезд и вокруг возможности: он столкнется, сойдет с рельс, он неуправляем и так далее, и так далее. Замкнутое пространство – это два человека в общей комнате, по телевизору – единственное окошко в мир – идет одна программа. Всё, больше ничего – такой эксперимент я пытался поставить в фильме «Без свидетелей», он не совсем удался, но заговорил я о нем только в качестве доказательства, что знаком с тем, что называется замкнутым пространством. Там нельзя было выйти на улицу, хотя бы из окошка что-то увидеть. После этой картины я по-настоящему ощутил и понял, какая сила заложена в пейзаже: в речке, в небе, в дожде, солнце, в снеге.

Минчин: Вы общаетесь с Андроном?

Михалков: Не так часто, все-таки он довольно много живет вне России, нас разделяют расстояния. Мы довольно разные люди, разные режиссеры, но я очень его люблю и очень люблю у него сниматься.

Минчин:

Что вы думаете о «Рублеве»?

Михалков: Великая картина.

Минчин: Я где-то читал, что был третий – актер, кто все это придумал и задумал. И пока он был на море, Тарковский с Кончаловским быстро написали заявку, не включив его…

Михалков: Вот они на фотографии вместе с Тарковским: все от первой до последней строчки было написано только ими двумя. Хотя я и слышал раньше эту историю. Это все абсолютная чушь. Такая же чушь и ложь, как то, что я украл у Хамдамова «Рабу любви». Бездарность в чужом успехе всегда хочет увидеть пошлую причину этого успеха. Так бездарности легче переносить свою бездарность.

Минчин: Да, «Рублев» – фильм гениальный. Он оказал на вас влияние?

Михалков:

Да.

Минчин: Я обратил внимание, что они очень-очень дотошно над всеми мизансценами работали, там нет ни воды, ни пустого, все сжато и раскалено до невозможного. Ничего нельзя ни вставить, ни выбросить.

Михалков: Замечательный фильм, замечательный. Я посмотрел эту картину еще раз, когда служил на флоте, в каком-то маленьком клубе, пурга была, мы не могли двигаться. И я послал оттуда Андрею Тарковскому телеграмму, полную восхищения.

Минчин: Вопрос – как им дали это снять?!

Михалков: Это уже не ко мне…

Минчин: «Очи черные» – как возник этот фильм?