Таким образом, волна национализма, захлестнувшая мир, не может вернуть нас в 1939 или 1914 год. Технология всё изменила, создав ряд глобальных угроз существованию человечества, справиться с которыми в одиночку не способна ни одна страна. Общий враг — лучший стимул к формированию новой идентичности, а сегодня у человечества как минимум три таких врага: ядерная война, изменение климата и потенциально опасные технологии. Если, несмотря на эти общие угрозы, люди поставят на первое место национальные интересы, последствия будут гораздо хуже, чем в 1914 или 1939 году.
Более перспективным выглядит путь, намеченный в Конституции Евросоюза, где говорится, что «сохраняя гордость своей национальной самобытностью и историей, народы Европы полны решимости преодолеть былые различия и, ещё теснее объединившись, выковать общую судьбу»[123]
. Это не означает отказа от национальной идентичности, местных традиций и не приведёт к превращению человечества в однородную серую массу. Не означает это и осуждения любых проявлений патриотизма. Напротив, создав военный и экономический щит для всего континента, Евросоюз только способствовал подъёму патриотических настроений во Фландрии, Ломбардии, Каталонии и Шотландии. Идея независимости кажется жителям Шотландии или Каталонии куда более привлекательной, когда им не нужно бояться вторжения Германии и когда они могут рассчитывать на общеевропейский фронт в борьбе с глобальным потеплением и транснациональными корпорациями.Так что европейский национализм — это не всерьёз. Несмотря на все разговоры о возвращении к национальным государствам, немногие европейцы действительно готовы убивать и умирать за эту идею. Когда шотландцы жаждали вырваться из цепких объятий Лондона во времена Уильяма Уоллеса и Роберта Брюса, им пришлось собирать войско. Но на референдуме 2014 года об отделении Шотландии не погиб ни один человек, и если даже в следующий раз шотландцы проголосуют за независимость, маловероятно, что им придётся повторять битву при Бэннокберне. Каталонская попытка отделится от Испании привела к значительно бо́льшему насилию, но и это насилие несравнимо с той резнёй, которую пережила Барселона в 1939 или в 1714 году.
Можно надеяться, что остальной мир будет учиться на примере Европы. Даже на объединённой планете останется много места для той разновидности патриотизма, которая прославляет уникальность каждого народа и подчёркивает особые обязательства перед ним его граждан. Но если мы хотим выжить и продолжить развиваться, у нас нет иного выбора, кроме как дополнить патриотизм серьёзными обязательствами в отношении глобального сообщества. Человек может и должен одновременно хранить верность семье, местному сообществу, коллегам по работе и стране — так почему бы не добавить к этому списку всё человечество и планету Земля? Конечно, в такой ситуации конфликт интересов неизбежен. Но кто обещал вам лёгкую жизнь? Вы справитесь.
В прежние эпохи национальная идентичность формировалась как ответ на проблемы, решение которых выходило за рамки возможностей одного племени, и справиться с которыми могло только общенациональное объединение. В двадцать первом веке народы оказываются в той же ситуации, что и древние племена: они больше не подходят для решения наиболее важных проблем современной эпохи. Сегодня нам требуется новая глобальная идентичность, поскольку национальные институты не способны справиться с беспрецедентными глобальными угрозами. Мы вступили в эпоху глобальной экологии, глобальной экономики и глобальной науки, но всё ещё не в силах отказаться от национальной политики. Это несоответствие мешает политической системе эффективно противостоять главным угрозам. Мы должны либо повернуть вспять глобализацию экологии, экономики и науки, либо перейти к глобальной политике. А поскольку отменить глобализацию экологии и науки невозможно, а экономики — невероятно дорого, нам остаётся одно: выработать единую глобальную политику. Это вовсе не призыв к формированию «всемирного правительства» — подобная идея выглядит весьма сомнительной и нереалистичной. Глобализация политики предполагает, что политические процессы на уровне стран и даже городов должны в большей степени ориентироваться на глобальные проблемы и интересы.
Национализм вряд ли сильно поможет в этом. Может быть, в таком случае нам имеет смысл опереться на универсальные религиозные традиции, рассчитывая, что они помогут нам объединить мир? Такие религии, как христианство и ислам, уже сотни лет назад мыслили категориями глобализма, а не национализма, больше интересуясь сущностными вопросами жизни людей, чем политическими распрями между теми или иными народами. Но насколько эти религии актуальны сегодня? Достаточно ли у них влияния для переустройства мира, или они являют собой реликт прошлого, раздираемый могучими силами современных государств, экономик и технологий?
8
Религия
Бог теперь служит нации