210 по Менделееву

Академик достал из кармана халата колокольчик с розовой ленточкой и нервно потряс им дрожащей рукой, вызывая домработницу. Отдав ей соответствующее распоряжение, он удалился в лифт.

«Да-а… – подумала Надя. – Увы, папулька из той категории учёных-мастодонтов, которые никогда не согласятся принять и признать заслуги молодого поколения. Надо как-то урезонить его, иначе его волнение может плачевно повлиять на его здоровье».

Казалось, после отъезда случайного гостя отец должен был успокоиться и радоваться приезду любимой доченьки, но, как ни странно, этого не произошло. Надя не без удивления заметила, что «папулька» вроде вообще не очень рад ей и даже тяготится её присутствием. Она попросту не узнавала отца – обычно словоохотливый, весёлый и ласковый в общении с ней, Олег Евгеньевич был задумчив, рассеян, замкнут.

Даже после ее возвращения из Челябинска в их отношениях ничего не изменилось. Надя не находила себе места, пытаясь разгадать причины столь неадекватного поведения отца. Она не раз уже с удивлением слышала, как «папулька» разговаривает то ли сам с собой, то ли с призраком, видимым только ему.

Правда, порою возникали просветы, когда Олег Евгеньевич вдруг словно выходил из прострации и как будто бы даже несколько раз порывался о чём-то сообщить дочери, но потом, терзаемый непонятными внутренними сомнениями снова, как улитка, замыкался в себе.

Однажды, уловив такой момент просветления, Надя напрямую спросила отца:

– Папулька, что с тобой происходит?

– Эх, доченька… – тяжело вздохнул тот. – Мне просто стало холодно и неуютно жить на свете. Ты же медик и отлично знаешь, что каждая болезнь порождает какой-нибудь синдром. Так вот, у меня свой.

– Какой еще синдром? – не на шутку встревожилась Надежда.

– Боюсь, ты не поймешь, доченька. Это не совсем медицинский синдром. Он, как бы правильнее выразиться, из другой оперы. Мне кажется, будто с меня содрали кожу, и весь я – как обнажённый нерв. Все болит. И ничего не болит. В шутку я назвал свое состояние «синдромом облученных». Больным типа меня временами ни до чего нет дела, кроме как до собственных планов, мыслей, интересов…

– Ты про лучевую болезнь? – сухо, по-медицински спросила дочь.

– Ну вот, ты и правда не понимаешь. Впрочем, я так и знал. Ладно, оставим тему. Может, позже…

Надежда не раз поднимала ее позже, но вновь и вновь натыкалась на глухую стену. Она не могла знать, что Олег Евгеньевич пока все еще не был готов поделиться с дочерью своими видами на ее будущее. Хотя, надо признаться, мимолетный, казалось бы, разговор с гринписовцем неожиданно вновь всколыхнул в нем мысли на сей счет.

Состояние отца и странная атмосфера в доме буквально выводили Надежду из себя. Порой ей хотелось плюнуть на всё и уехать назад, в Европу. А то наоборот – созвать консилиум из светил-медиков, чтобы определиться, что за синдром поселился в ее отце. Болезнь! Явно болезнь! Но какая? Содрали кожу… обнаженные нервы… Может, папа просто выжил из ума? Хм, не похоже.

Так или иначе, в ее душе невольно поселилась огромная внутренняя тревога. Надя вдруг начала почти физически ощущать, будто в роскошном особняке витает какой-то злой дух.

Временами она вспоминала об Игоре Свиридове. Хотя нет, не так. О своем любимом мужчине она не забывала ни на день, несмотря на то, что уже давно не виделась с ним. Просто сейчас Надежда вспомнила странные слова любовника об отце. О том, что ей самой надо разобраться, поговорить наконец с «папулькой» по душам и откровенно задать ему несколько серьезных вопросов. Может, и правда затеять такой разговор? Тогда, возможно, она больше поймет о жизни отца и заодно развеет сомнения, которые зародил у нее Игорь в последнюю встречу в Альпах.

– Доченька, а когда тебе надо возвращаться в Швейцарию? – как-то за ужином, находясь в просветлённом состоянии, неожиданно спросил отец.

– Когда захочу, тогда и вернусь. Но почему ты спрашиваешь, папулька? Я тебе уже надоела и ты меня поторапливаешь на выход? – ответила вопросом на вопрос Надя.

– Как ты могла такое подумать? Дело совсем в другом. Мне кажется, что наоборот, я тебе надоел, – задумчиво произнес академик. – Понимаешь, у меня к тебе есть очень важный разговор, но я никак не могу решиться…

– На что решиться, папулька?! – испуганно спросила Надя.

– Узнаешь, всё узнаешь, милая моя девочка, – вяло сказал отец и, не добавив больше ни слова, пошел к себе на третий этаж.

На следующее утро произошло ещё одно необычное, если не сказать – чрезвычайное событие. К вящему удивлению Нади, отец вообще не вышёл к завтраку. А когда домработница сообщила, что Олег Евгеньевич отбыл в Москву, она и вовсе изумилась.

– Как уехал? На чём уехал? Кто его повёз? – засыпала женщину вопросами Надежда.

– Сам сел за руль своей старой «Волги» и укатил.

– Ты хоть знаешь, куда он поехал?

– Не-а, – сморкаясь в платочек, ответила домработница.

Академик вернулся так же неожиданно, как и уехал, а дочке сказал просто – был на кладбище, где покоится ее мама.