2134: Элемент

— Да, целуюсь с мужчиной в первый раз. Еще вопросы?

Никлас не стал отвечать, просто убрал с ее лица несколько упавших локонов, озадаченно покачав головой.

— Я по-взрослому целоваться училась только с сестрой в пансионе, а после этого меня дед держал как будущую жену, с кем бы я по твоему мнению могла…

Никлас приложил палец ей к губам, заставляя замолчать. Катрин снова напряженно сжалась, отвернувшись — стараясь скрыть изуродованную шрамами половину. Никлас приобнял ее, потянул себе. Медленно и нежно поцеловал в лоб, в нос, в щеку. В губы. Катрин снова постепенно расслабилась — словно пружина разжималась, снова сама потянулась к нему. Обнимая так крепко, словно не собиралась отпускать.

До этого момента Никлас думал, что по накалу страсти ничто не может сравниться с тем, что было у него Татьяной. Уже к середине ночи он понял, что ошибался.

Под утро — как сильно ошибался.

Рассвет они встречали с распахнутой балконной дверью, разгоряченные, наслаждаясь холодным воздухом. Катрин лежала поперек кровати, положив голову Никласу на грудь и глядя ему в глаза. Он смотрел в окно на алеющее — как и глаза ведьмы, рассветное небо, и не думал ни о чем.

— Если ты меня бросишь, я умру, — вдруг негромко сказала Катрин.

— Не драматизируй. Это у тебя сейчас от того, что…

— Я не драматизирую. И это совсем не от того, что у меня сейчас после шампанского голова ужасно болит.

Говорила Катрин ровным, спокойным голосом. Глаза ее при этом все сильнее наливались алым сиянием. Никлас вдруг впервые за ночь подумал, а не совершил ли он ошибку? Может быть стоило попробовать оставить все как было?

— Не драматизируй, — вдруг усмехнулась Катрин, отводя взгляд. — Я не претендую. Просто… я уже тебе говорила — куда ты, туда и я. Ты слышал это, воспринимая как оценку обстоятельств в нашей общей ситуации, в рабочем можно сказать формате. Просто не допуская мысли, что я давным-давно в тебя влюбилась.

— Давным-давно?

— Да. В тот самый момент, когда ты меня второй раз убить обещал.

— Когда это я тебя вообще убить обещал?

— Первый раз сразу после того, как скинул Кристину вниз. Потом поднял меня на руки… — Катрин потянулась, разворачиваясь и крепко прижимаясь к Никласу. — Ты меня тогда так аккуратно нес, что я подумала — а парень ничего. Потом, когда ты мне первую помощь оказывал, и обещал убить во второй раз, решила: все, люблю без вариантов, надо брать. А потом…

— А потом? — спросил Никлас, когда пауза затянулась.

— Потом увидела себя в зеркале и догадалась: план конечно хорош, но есть проблема.

— Все равно это может быть влюбленностью. Не спорь, у меня опыта больше, — легкомысленно произнес Никлас, после чего Катрин сразу же укусила его за плечо, оставив заметный красный след.

— Эй, полегче!

— Я сказала, что не претендую, но это не значит, что буду спокойно слушать о твоих шлюхах!

— Я не о них совсем!

— А о ком?

— О чем. О любви — я по этой теме много умных книг читал, и знаю больше чем ты. Любовь — это сложный процесс, считай биохимия, так что твои чувства могут быть связаны как с давлением обстоятельств, так и банально продиктованы инстинктами, вшитыми тебе в ДНК из глубины веков, и поэтому…

— В книжках не пишут, что я ведьма.

— Это имеет значение?

— Конечно. Если я влюбилась, то навсегда.

— Когда ты влюбилась, «давным-давно» как сама сказала, ты же не была ведьмой.

— А какая разница?

Глава 11

Апрель

Негромкие звуки музыки, калейдоскоп лиц. Вежливые полупоклоны, приторно слащавые улыбки.

— Господин Бергер, как я рада знакомству с вами…

— Очень приятно…

— Мое почтение…

— Ах как приятно наконец вас лицезреть воочию…

— Спешу представить вам…

— Для меня большая честь…

Еще и к наградной шашке на поясе не привыкнуть никак. Пограничная Стража формально принадлежала к кавалерийским частям, а корнет граф Бергер — по странной бюрократической коллизии со штрафным отрядом, формально больше принадлежал Пограничной Страже, чем Особому отделению. Поэтому вместо жандармского кортика ему была вручена немаленького размера шашка, с выгравированной на золотом эфесе надписью: «За Храбрость».

Зато Никлас сегодня впервые появился на публике в черном с серебром мундире опричника. Это был единственный приятный момент вечера, остальное его раздражало так же, как раздражают измазанные в варенье липкие руки. Совсем не так он представлял этот великосветский прием, оказавшийся ярмаркой тщеславия и смотринами, на которых его персона — недавно высвеченная софитами в погруженном во время церемонии в полутьму зале, стала лишь декорацией вечера.

Никлас уже начал скучать по затерянной в медвежьегорских лесах заставе. Ему было душно под крышей особняка, безликая и приторная толпа его раздражала; если торжественная процедура награждения оружием еще как-то укладывалась в рамки официоза, то последующее всеобщее внимание его напрягало. Улыбки, порхание вееров, самые разные взгляды — среди которых читался весь спектр чувств от восхищения до скрытого презрения.