Читаем 23 главных разведчика России полностью

Крючков хотел, чтобы Бояров ушел. Учитывая эту ситуацию, Андропов назначил Боярова первым заместителем начальника второго (контрразведывательного) главного управления КГБ. Место Боярова во внешней контрразведке первого главка занял Олег Калугин, которого Андропов тогда привечал – ему нравился агрессивный вербовочный стиль работы молодого генерала. Генерал Калугин был склонен к авантюризму. Его люди предложили с помощью палестинцев выкрасть из Бейрута оперативного сотрудника ЦРУ.

Андропов запретил это делать:

– Представьте, что ваша затея лопнет. Или о ней станет известно американцам. Тогда жди беды. У них возможностей для похищения наших сотрудников побольше. Это будет война разведок.

Один из отделов управления «К» отвечал за обеспечение внутренней безопасности комплекса помещений в Ясенево и личного состава. Иногда возникали неприятные ситуации. Например, кто-то из офицеров-разведчиков крал у товарищей часы или меховые шапки. Искать преступника приходилось самим, не привлекая коллег из других подразделений КГБ или тем более не обращаясь к милиции.

Один из советских разведчиков бежал на Запад, можно сказать, у меня на глазах. В феврале 1979 года я, еще будучи студентом Московского университета, поступил на работу в журнал «Новое время», а осенью бежал наш собственный корреспондент в Японии Станислав Александрович Левченко, он же сотрудник токийской резидентуры внешней разведки, майор.

О причинах его бегства ходили разные слухи. Одни говорили, что он не поладил со своим начальником – заместителем токийского резидента, который ел его поедом. Я имел удовольствие впоследствии познакомиться с этим бывшим начальником – глаза у него были пугающие. Другие уверяли, что Левченко, избалованный жизнью в комфортной Японии, не хотел возвращаться к советской жизни. Сам он, уже оказавшись в Америке, написал книгу, изложив в ней сложные религиозные и идеологические мотивы своего побега. Я читал в газетах, что в 1981 году военная коллегия Верховного суда заочно приговорила его к смертной казни.

Наше редакционное начальство таскали на Лубянку. Редакторов журнала укоряли за то, что они не уследили, допустили такой прокол, хотя не они подобрали себе корреспондента и не они посылали Левченко за границу. Как всегда бывало в таких случаях, главному редактору позвонили из КГБ и сказали: к вам придет такой-то, оформляйте его корреспондентом в Токио. Корреспондентский пункт «Нового времени» в столице Японии входил в перечень должностей, которые секретным постановлением ЦК КПСС были отданы внешней разведке КГБ.

В те годы большинство наших корреспондентов за границей были в реальности сотрудниками КГБ и в меньшей степени ГРУ. В больших зарубежных корпунктах ТАСС и АПН им полагалось фиксированное количество мест. Что касается телевидения и радио, то здесь КГБ доставалось место или второго корреспондента, или оператора. А газетные корреспонденты – за исключением органа ЦК КПСС «Правды» – по большей части были разведчиками.

В журнале «Новое время» в семидесятые-восьмидесятые годы, когда я там работал, всякий сотрудник, начиная с машинисток, знал, что из дюжины корпунктов, кажется, только два принадлежали собственно журналу. Один из них впоследствии тоже передали КГБ. И открывались новые корпункты тоже в зависимости от нужд комитета госбезопасности. Главный редактор писал секретную бумагу в ЦК КПСС такого содержания: просим открыть корпункт в такой-то стране, и приписывал «с КГБ СССР (в скобочках ставилась фамилия зампреда) согласовано».

Политбюро ЦК КПСС принимало решение об открытии корреспондентского пункта газеты или журнала в такой-то стране с замещением этой должности офицерами КГБ СССР.

Среди разведчиков были способные люди, которые не только выполняли свои обязанности в резидентуре, но еще много и с удовольствием писали для журнала. Попадались офицеры, которые не могли написать даже короткой заметки. Не знаю, что они делали в разведке, если не были в состоянии четко сформулировать свои мысли и изложить их на бумаге. Помню «собственного корреспондента», который за весь срок загранкомандировки не написал ни одной заметки в журнал. Зачем было посылать его под журналистским прикрытием, если соответствующая контрразведка не могла не заметить, что «корреспондент» ничего не пишет?..

Даже если «собкор» не присылал в редакцию ни строчки, жаловаться никто не пытался.

Знаю только, что мой отчим, Виталий Александрович Сырокомский, в бытность первым заместителем главного редактора популярной в те годы «Литературной газеты», позвонил заместителю председателя КГБ по кадрам и твердо сказал, что присланный ему на роль корреспондента разведчик по деловым качествам никуда не годится и провалит дело, потому что не справится с газетной работой.

В «Литературную газету» примчался испуганный генерал, заместитель начальника разведки по кадрам, и выложил ему на стол пачку объективок:

– Выберите, кто вам по душе.

Виталий Александрович благоразумно отказался листать личные дела разведчиков, но попросил прислать человека, способного писать, что и было сделано…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное