После обеда Свон снова вышла на ледник и вместе с Зашей стояла над гигантской щелью в стене под огромным куполом неба. Объятая ветром. О ветер, ветер… Широкий ледник под ней — наверху белое расколотое поле — внизу синяя прореха — потом снова поле, белое и более ровное, уходящее в море. Теперь на низкой стене дамбы она различала машины, они двигались туда и сюда по гребню и по бокам, очень похожие на пауков, и плели такую плотную паутину, что она становилась твердой. Горный хребет, за который с двух концов цеплялась Дамба, выветрится намного раньше дамбы, сказал один из инженеров. Если наступит новый ледниковый период, лед поднимется выше в небо и накроет эту дамбу, но она сохранится здесь и снова обнажится в следующий теплый период.
— Поразительно, — сказала Свон. — Значит, терраформирование на Земле все-таки возможно.
— Ну, Гренландия больше Европа, чем сама Европа, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Здесь это возможно, потому что местных немного и им этот план нравится. А попробуй сделать то же самое в другом месте… — Заша рассмеялся при этой мысли. — Например, наши технологии позволяют осушить Нью-Йоркскую гавань, чтобы Манхэттен оказался над водой, как раньше. А всю окружающую местность можно преобразить в голландский польдер. Это не так уж масштабно, если сравнить с другими проектами. Но ньюйоркцы и слышать об этом не хотят. Им нравится то, что есть.
— Счастливые.
— Знаю, знаю. Счастье наводнения. Мне тоже нравится Нью-Йорк таким, какой он сегодня. Но ты ведь понимаешь, что я хочу сказать. Многие проекты терраформирования не осуществляются именно потому, потому что не получили одобрения.
Свон кивнула и поморщилась.
— Знаю.
Заша коротко обнял ее.
— Мне жаль, что с тобой случилось такое в Китае. Наверное, это было ужасно.
— Да, ужасно. А еще мне не понравилось то, что я увидела в этой поездке. Мы, кажется, задели всех на Земле, хоть и по-разному.
Заша рассмеялся.
— А ты когда-нибудь думала иначе?
— Прекрасно, — сказала Свон. — Может, и так. Но сейчас нужно узнать, кто напал на Терминатор.
— Интерплан — организация, располагающая самой большой базой сведений о человечестве. Можно надеяться, что они узнают.
— А если не сумеют?
— Не знаю. Но думаю, со временем все получится.
Свон вздохнула. Она не была уверена, что группа Женетта справится, и знала, что сама ничего сделать не может. Заша внимательно посмотрел на нее.
— Не нахожу себе места, — объяснила она.
— Бедная Свон.
— Ты знаешь, о чем я.
— Думаю, да. Но послушай, просто продолжай подбирать новые закваски для Терминатора. Занимайся своим делом, а Женетт и его группа будут делать свое.
Это Свон тоже не нравилось.
— Не могу я просто так самоустраниться. Что-то происходит. Я хочу сказать, меня похитили, черт возьми, и задали множество вопросов об Алекс. Ты говоришь, что она не доверяла мне до конца. Но вдруг я знаю что-то такое, что сама не считаю важным?
— Они спрашивали тебя о Венере?
Свон задумалась; что-то ее задело.
— Кажется, спрашивали.
Заша, похоже, встревожился.
— На Венере творится нечто странное. С переходом к следующей стадии терраформирования на планете появляются новые пространства для заселения, и это вызывает конфликты. По сути, сражения за недвижимость. А эти необычные квантовые компьютеры, на которые нацелила нас Алекс, — мы находим их все больше и больше. Они как будто поступают с Венеры и сосредоточиваются вокруг Нью-Йорка. Мы пока не знаем, что это означает. Поэтому продолжай заниматься заквасками. Сейчас подбирать их гораздо сложнее, чем раньше.
— Им просто нужно восполнить то, что мы брали раньше.
— Невозможно. Сейчас не позволяют забирать земную почву в таких количествах. Новая почва должна пройти через своего рода остров Вознесения — тут тебе и карты в руки.
— Но мне больше не нравится Вознесение.
— Сейчас эта стадия необходима. Это не вопрос выбора.
Свон тяжело вздохнула. Заша молчал, потом показал на панораму перед ними. И действительно, на ледник стоило посмотреть. Окружающий мир гораздо значительнее их мелких драм, и здесь отрицать это невозможно. И в этом утешение.
— Ну, хорошо. Займусь почвой. Но общаться с Женеттом не перестану.
Итак, назад на Манхэттен, необычный и чудесный, но без Заши, а это ничуть не забавно. Вообще ничего забавного не осталось.
Усталость, которая приходит к концу дня на Земле. Тяжесть жизни на Земле.
— Она такая… тяжелая! — пела про себя Свон, растягивая последнее слово и повторяя его, как старомодную песню: — Тяжелая — тяжелая — тяжелая — тяжелая!