2666

— Да, видел, все мы его видели, а потом все стали уходить оттуда, словно бы генерал Энтреску с минуты на минуту должен был воскреснуть и упрекнуть за такое отношение. Прежде чем я ушел, появился патруль немцев, которые тоже бежали. Они сказали, что русские находятся в двух деревнях отсюда и пленных не берут. Затем немцы ушли, а потом и мы отправились своей дорогой.

В этот раз Попеску ничего не сказал.

Оба некоторое время молчали, а потом Попеску отправился на кухню и приготовил антрекот для капитана-инвалида, спрашивая с кухни, как он предпочитает мясо, слабо прожаренное или сильно прожаренное?

— Средней прожарки, — отозвался капитан-инвалид, который сидел, погрузившись в воспоминания о том страшном дне.

Потом Попеску принес огромный антрекот с толикой острого соуса, и предложил порубить мясо на кусочки — на что капитан-инвалид согласился с отсутствующим видом. Пока тот ел, никто ничего не говорил. Попеску отошел на несколько секунд, сказав, что ему нужно позвонить, а когда вернулся, капитан жевал уже последний кусок антрекота. Попеску улыбнулся, довольный. Капитан поднес руку ко лбу, словно бы хотел припомнить нечто или у него болела голова.

— Рыгните, рыгните, если этого просит тело, мой милый друг, — сказал Попеску.

Капитан-инвалид рыгнул.

— Сколько вы уже не ели антрекота вроде этого, а? — спросил Попеску.

— Годы, — ответил капитан-инвалид.

— И вкус был замечательный?

— Совершенно верно, хотя говорить о моем генерале Энтреску было все равно что открыть давно запертую дверь.

— Не волнуйтесь, вы среди земляков.

Услышав множественное число, капитан вздрогнул и посмотрел на дверь, но было очевидно, что в комнате, кроме них двоих, никого нет.

— Я поставлю пластинку, — сказал Попеску, — как вам Глюк?

— Не знаю этого музыканта, — ответил капитан-инвалид.

— Тогда Бах?

— Да, Бах мне нравится. — Капитан-инвалид прикрыл глаза.

Попеску поднес ему фужер коньяка «Наполеон» и сел рядом.

— Что-то вас гнетет, капитан? Что-то не так? Вы хотите что-то рассказать, я могу вам в чем-то помочь?

Капитан приоткрыл губы, но потом сжал их и отрицательно помотал головой.

— Мне ничего не нужно.

— Ничего, ничего, ничего, — повторил Попеску, развалившись в кресле.

— Кости, кости, — пробормотал капитан-инвалид, — почему генерал Энтреску заставил нас остановиться во дворце с закопанными повсюду костями?

Молчание.

— Наверное, он знал, что умрет, и хотел сделать это в своем доме, — предположил Попеску.

— Где бы мы ни рыли — везде находили кости. Окрестности дворца прямо пучило от человеческих костей. Роешь траншею — а там ладони, руки, череп. Что это за земля такая? Что там произошло? И почему крест безумцев, если смотреть оттуда, развевался как знамя?

— Оптический обман, без сомнения.

— Не знаю, — отозвался капитан-инвалид. — Я устал.

— Действительно, вы очень устали, капитан, прикройте глаза, — сказал Попеску, но капитан уже давно прикрыл глаза к этому времени.

— Я устал, — повторил он.

— Вы среди друзей.

— Это был долгий путь.

Попеску молча кивнул.

Дверь открылась, и вошли двое венгров. Попеску на них даже не взглянул. Тремя пальцами, большим, указательным и средним, почти прижав их к носу и рту, он тихонько дирижировал музыкой Баха. Венгры стояли тихо, глядя на него и ожидая сигнала. Капитан уснул. Когда пластинка доиграла, Попеску поднялся и на цыпочках подошел к капитану.

— Сын турка и шлюхи, — сказал он по-румынски, причем не агрессивно, а как-то задумчиво.

И махнул венграм, чтоб подошли. По одному с каждой стороны, они подхватили капитана-инвалида и поволокли к двери. Капитан только захрапел сильнее, и его ножной протез отстегнулся и упал на ковер. Венгры уронили капитана на пол и попытались пристегнуть деревянную ногу обратно, но у них ничего не вышло.

— Эх, какие же вы неуклюжие, — сказал Попеску. — Дайте я попробую.

В одну минуту, словно бы занимался этим всю жизнь, он приставил ногу на место, а затем, расхрабрившись, проверил, как там деревянная рука и сказал:

— Постарайтесь, чтобы он ничего не потерял по дороге.

— Не волнуйтесь, шеф, — сказал один из венгров.

— В обычное место?

— Нет, этого лучше сбросить в Сену. И смотрите мне, чтоб не всплыл!

— Все будет в ажуре, шеф, — сказал все тот же венгр.

Тут капитан-инвалид открыл правый глаз и хрипло проговорил:

— Кости, крест, кости.

Другой венгр осторожно прикрыл ему веко.

— Не волнуйтесь, — рассмеялся Попеску, — он спит.