3-4. Знак Единорога. Рука Оберона

— Где только меня не носило, — сказал я. — Секунду назад вы что-то собирались поведать.

— Да, — сказал он. — У нас небольшая клиника, и недавно резво болтающий коммивояжер уговорил директоров вложить деньги в компьютерную систему медицинских записей. Если бы район развивался активнее, а мы б бурно расширялись, игра стоила бы свеч. Но ничего такого не произошло, а система — штучка дорогая. К тому же породила явное безделье среди персонала регистратуры. Вопреки правилам, даже в отделении неотложной помощи старые файлы не уничтожались. Там скопилось море бесполезного мусора. Так что, когда мистер Ротт назвал ваше имя, а я сделал обычную проверку, кое-что обнаружил и сообразил, почему вы кажетесь мне знакомым. Той ночью, около семи лет назад, я тоже работал в отделении неотложки, когда вы на своей машине попали в аварию. Я помню, как работал над вами… и как думал, что вы не выкарабкаетесь. Хотя вы удивили меня и удивляете по-прежнему. Я даже не могу отыскать шрамов, которым следовало остаться. Вы недурно поработали над исцелением.

— Спасибо. Дань врачам, я бы так сказал.

— Могу ли я узнать ваш возраст для записи?

— Тридцать шесть, — сказал я. Это всегда безопасно.

Он черкнул куда-то в блокнот, что держал на колене.

— Знаете, я мог бы поклясться… когда-то я смотрел вас и помню… вы выглядите почти так же, как и в прошлый раз.

— Здоровый образ жизни.

— Вы знаете группу вашей крови?

— Экзотическая. Но для всех практических нужд вы можете обходиться с ней как с АВ, резус положительный.[24] Я могу принять любую, но не давайте мою кому-нибудь другому.

Врач кивнул.

— Суть ваших неприятностей потребует полицейского протокола, как вы знаете.

— Полагаю, что так.

— Просто подумал, что вы захотите обдумать это.

— Благодарю, — сказал я. — Так это вы были на дежурстве в ту ночь и заштопали меня? Интересно. Что вы еще помните обо мне?

— Вы о чем?

— Обстоятельства, при которых меня доставили в тот раз. В моей памяти провалы от аварии до перевода в другую клинику — в Гринвуд. Вы помните, как меня доставили?

Он нахмурился, именно в тот миг, когда я уже пришел к выводу, что у моего врача одно выражение лица на все случаи жизни.

— Мы послали «скорую».

— По чьему вызову? Кто сообщил об аварии? Как?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал он. — «Скорую» вызвал городской патруль. Насколько я помню, кто-то увидел аварию и позвонил к ним в управление. Они связались по радио с машиной поблизости. Патруль подъехал к озеру, подтвердил доклад, оказал вам первую помощь и вызвал «скорую». Так все и было.

— Какие-нибудь записи о том, кто позвонил в полицию?

Врач пожал плечами.

— Записи такого типа мы не храним, — сказал он. — Ваша страховая компания расследование не проводила? Запроса не было? Вероятно, они могли б…

— Мне пришлось покинуть страну сразу после выздоровления, — сказал я. — Я так и не довел это дело до конца. Хотя полагаю, где-то есть полицейский протокол.

— Точно. Но у меня нет ни малейшего понятия, сколько времени они их хранят, — он усмехнулся. — Если, конечно, тот же коммивояжер не добрался и до них… Хотя, скорее всего, об этом говорить поздно, не так ли? Мне кажется, существуют ограничения на такие дела. Ваш друг Ротт сказал бы вам наверняка…

— Я не имел в виду заявление, — сказал я. — Просто желание знать, что же случилось на самом деле. На протяжении нескольких лет время от времени я пытаюсь вспомнить или узнать. Видите ли, у меня случай легкой ретроградной амнезии.[25]

— Вы когда-нибудь говорили об этом с психиатром? — спросил врач, и в том, как он это спросил, было нечто такое, что мне не понравилось. А затем случилась одна из маленьких вспышек прозрения: не могла ли Флори добиться признания моего сумасшествия до перевода в Гринвуд? Отмечено ли это здесь, в моей истории болезни? И остался ли у меня статус сбежавшего из психушки? Прошло до черта времени, а я ничего не знал о законах, запущенных в ход. Но если все так, как я предположил, то им неоткуда узнать, был ли я признан вменяемым в каком-либо другом округе. Благоразумно предположить худшее; я наклонился вперед и взглянул на запястье врача. У меня было бессознательное воспоминание, что, щупая мой пульс, он сверялся с часами, где был календарь. Да, так и есть. Я прищурился. Отлично. День и месяц: ноябрь, 28. Я быстро пересчитал на два с половиной к одному и получил год. Сейчас

шел седьмой, как он и отметил.

— Нет, не говорил, — сказал я. — Я предполагал, что это было скорее органическое, чем функциональное расстройство, и списал эти времена в убыток.

— Понимаю, — сказал он. — Вы используете довольно бойкие фразы. Так поступают люди, которые сведущи в терапии.

— Да, — сказал я. — Я прочитал кучу всего по этому поводу.

Врач вздохнул. Встал.

— Слушайте, — сказал он. — Я собираюсь позвонить мистеру Ротту и дать ему знать, что вы очнулись. Вероятно, это будет самое лучшее.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, раз ваш друг адвокат, могут быть вещи, которые вы захотите обсудить с ним до того, как поговорите с полицией.

Он открыл блокнот, куда вписывал мой возраст, поднял ручку, наморщил лоб и сказал: