3. Властелин Севера / 4. Песнь меча (сборник)

Я не мог позволить ему уйти, ведь тогда он предупредил бы Зигфрида о нашем появлении. А если бы я связал его по рукам и ногам и оставил на «Покорителе волн», другие люди нашли бы его и освободили. Он все это знал, и его недоуменное выражение сменилось вызывающим. Вместо того чтобы просто стиснуть рукоять меча, он начал вытаскивать оружие из ножен.

И умер.

Вздох Змея ударил его в горло, быстро и сильно. Я почувствовал, как кончик меча пронзил мышцы и связки языка. Увидел кровь. Увидел, как рука этого человека дрогнула и выпустила меч, скользнувший обратно в ножны. Я сжал руку врага и удержал ее на рукояти. Я позаботился, чтобы, умирая, он не выпустил меча, ведь тогда его заберут в пиршественный зал мертвых. Я крепко держал его руку, позволил ему рухнуть мне на грудь, и кровь его потекла по моей кольчуге.

– Ступай в зал Одина, – тихо сказал я ему, – и прибереги там место для меня.

Он не мог говорить. Он давился кровью, стекающей в его дыхательное горло.

– Меня зовут Утред, – проговорил я. – И однажды я буду пировать с тобой в зале мертвых, и мы будем смеяться вместе, вместе пить и будем друзьями.

Я выпустил его, дав трупу упасть, опустился на колени и нашел амулет убитого – молот Тора. Срезав амулет Вздохом Змея, я спрятал в поясную сумку, вытер кончик меча плащом мертвеца и снова сунул клинок в выстланные овчиной ножны.

Я принял у своего слуги Ситрика щит и сказал:

– Давайте высадимся на берег и возьмем город.

Потому что пришло время сражаться.

Глава 2

А потом внезапно стало тихо.

Конечно, не совсем тихо – река шипела, пробегая через пролом в мосту, небольшие волны шлепались о борта судов, потрескивали оплывающие факелы на стене дома, и я слышал шаги моих людей, выбиравшихся на берег. Копья и тупые концы копий постукивали по обшивке судов, лаяли собаки в городе, где-то раздавался хриплый гогот гусака. Но, не считая этих звуков, кругом было тихо. Рассвет стал бледно-желтым, солнце было полускрыто темными тучами.

– И что теперь?

Рядом со мной появился Финан. Стеапа возвышался над ним, но молчал.

– Мы идем к воротам, – сказал я. – К Воротам Лудда.

Но не двинулся с места. Мне не хотелось двигаться. Мне хотелось вернуться в Коккхэм, к Гизеле.

Это не было трусостью. Трусость всегда с нами и храбрость тоже – та, что побуждает поэтов слагать о нас песни. Храбрость – просто воля, преодолевающая страх.

Мне не хотелось двигаться из-за усталости, но не физической усталости. Тогда я был молодым, ранам войны лишь предстояло высосать из меня силу. Думаю, я устал от Уэссекса. Устал сражаться за короля, которого не любил. И, стоя на пристани Лундена, я не понимал, почему должен за него сражаться.

Теперь, вглядываясь в те времена сквозь прожитые годы, я гадаю – не была ли моя апатия делом рук человека, которого я только что убил и к которому пообещал присоединиться в пиршественном зале Одина. Я верил, что люди, которых мы убиваем, неразрывно связаны с нами. Нити их жизни, ставшие призрачными, богини судеб сплетают с нашими нитями, и ноша убитых остается с нами, чтобы преследовать нас до тех пор, пока острый клинок не перережет наконец и нашу жизнь. Я чувствовал угрызения совести, что убил того норвежца.

– Собираешься вздремнуть? – спросил присоединившийся к Финану отец Пирлиг.

– Идем к воротам, – повторил я.

* * *

Это было похоже на сон. Я шел, но мысли мои блуждали где-то в другом месте.

«Вот так мертвец и ходит по нашему миру», – подумал я.

Потому что мертвец и впрямь вернулся. Не Бьорн, притворившийся, будто встал из могилы. Но в самой густой темноте ночи, когда никто из живых не может их увидеть, мертвые бродят по нашему миру.

«Они должны лишь наполовину видеть этот мир, – подумал я, – словно знакомые им места подернуты зимним туманом».

И я гадал – не наблюдает ли сейчас за мной отец. Почему я подумал о нем? Я не любил отца, и тот не любил меня. Он умер, когда я был еще мальчиком. Но отец был воином. Поэты слагали о нем песни. И что бы он подумал обо мне?

Я шел по Лундену, вместо того чтобы атаковать Беббанбург. Ведь именно Беббанбургом я и должен был заниматься: я должен был отправиться на север, потратить все свое серебро на то, чтобы нанять людей и повести их на штурм по перешейку земель крепости, а потом вверх, на стену, к высокому дому, где мы смогли бы учинить великую резню. Тогда я смог бы жить в своем доме, в отчем доме, отныне и всегда. Я смог бы жить рядом с Рагнаром и быть далеко от Уэссекса.

Однако мои шпионы – а в Нортумбрии на моем жалованье была дюжина шпионов – рассказали, что дядя сделал с моей крепостью. Он закрыл дальние от моря ворота. Он полностью снес их и на их месте возвел каменные высокие укрепления. Теперь тому, кто пожелал бы проникнуть в крепость, пришлось бы идти по тропе, тянувшейся к северному краю утеса, на котором стоял Беббанбург. И каждый шаг по этой тропе проходил бы под новыми высокими стенами, откуда нас непрерывно бы атаковали. А у северного края крепости, где ярится и бьется о скалу море, тропа кончалась у маленьких ворот, за которыми была крутая дорога, ведущая к еще одной стене и еще одним воротам.