33 простых способа создания зон здоровья и счастья у вас дома и на даче

Алтайские лошадки — очень милые, тихие и спокойные; но тот, кто не умеет ездить верхом, все равно испытывает адовы муки, взгромоздившись на этих животных. Это я говорю со всей ответственностью попробовавшего: в тот раз я сидел в седле впервые в жизни, и мне казалось, что подо мной не маленькая ласковая длинногривая лошадка, которая еще недавно аккуратно брала с моей ладони сахар, а необъезженный мустанг, роковым ветром занесенный на Алтай из диких прерий и считающий меня ковбоем-профессионалом. Нет, моя лошадка не брыкалась, она смиренно несла меня по горной дороге; но я чувствовал себя очень неустойчиво и от всего сердца завидовал Мишелю, Насте и Алексии, которые весело болтали с Бернечеком и явно радовались тому, что я ощущал как пытку. Вскоре у меня затекла спина, устали ноги, а уж как было больно ягодицам — не описать словами! Постепенно меня начало подташнивать, разболелась голова — в общем, я мечтал только об одном: поскорее слезть с лошади, а дальше — будь что будет, дойду как-нибудь. Но я упорно держался в седле, сконцентрировавшись на том, чтобы не упасть.

Мессинг наконец обернулся ко мне и спросил удивленно:

— Что с вами, Рушель?

Этого момента я боялся — признаваться в своей слабости совершенно не хотелось.

— Да так, устал что-то.

Теперь на меня сочувственно смотрели и девушки, и Бернечек.

— Все ясно, — протянул Мессинг, а я подумал раздраженно:

«Ага, конечно, ясно ему, как же! Оказался бы в моем положении. Тогда, возможно, и понял бы, а так — где ему! Ведь известно, что никому не дано разделить боль другого человека».

— Рушель, ну зачем же вы терпели! Почему сразу не сказали, что раньше никогда не сидели в седле! В этом нет ничего позорного, мало ли кто чего раньше не делал! Я же в силах вам помочь!

И Мессинг начал проникновенно читать:

От ревущих на стенах зеркальных реальных почти отраженийОтторгается что-то вдоль книг постоянно и звонко жужжащее.Это сны и видения. Понять красоту или боль отторжения

Означает для многих постичь эту душу зачем-то нелепо визжащую.Красотою обнять этот мир и наполнить пределами истинМожет тот, кто способен до срока пройти в неподвижноеСостояние, в котором расслабленность тронутой инеем мыслиУбегает куда-то чуть дальше от неба. Вообще-то здесь выжилиДаже те, кто уже не мечтал о рассудке за этими гладкими снами,

А хотел только видеть глубины своей или даже чужой одиозности.Заполняется век от иного столетия пустыми до гнева словами.Растворяется градус эпохи. Теперь уж за ветхою прозоюНе увидеть того, что легко проходило и даже страдалоМимо этих витрин и какого-то в лес убежавшего в радости праздника.День опять растворился в себе до конца. Было как-то так малоЭтих скользких минут. И казались такими излишне прекрасными

Сны проглоченных знаний. Иное сердилось за этим дыханием болото.Пробегали часы непонятно откуда бредущими в прежние годы сознаньями.Город спал, растворяя в себе эти речи попавших в сухую струю идиотов.Город жил, ибо верил в свободу за этими ветхими зданьями.

Буквально с самых первых строк я почувствовал облегчение, а концу стихотворения распрямил спину и даже смог оглядеться. Тошнота и головная боль прошли, как будто их и не было, а милая лошадка показалась мне доброй подружкой юности, а не бешеным мустангом. Как здорово было ехать верхом, ощущать свое единство с живым существом, настоящую дружбу, если не родство!

— Мишель, что это было? Нет, я узнал манеру письма Лебелянского, но…

— А раз узнали, Рушель, то значит, поняли, что благодаря звуковым вибрациям стихов вибрации вашего организма настроились на вибрации организма вашей лошади. Теперь ваши тела превосходно понимают друг друга.

— Что же получается, Лебелянский написал стихи на все случаи жизни?