33 визы

Кто он был, этот солдат или офицер, по требованию военного времени скрывший свое подлинное имя за таким удивительным псевдонимом? Теперь этого уже никто не узнает. Но память о хорошем советском человеке живет, она увековечена. Так же как и память о безвестном советском танкисте, чей прах лежит на солдатском кладбище в Белграде, под гранитным надгробием с простой и наивной, но берущей за сердце надписью «Мишка-танкист», — видать, веселый и компанейский был этот парень, полюбившийся белградцам в дни уличных боев в столице, а вот фамилию его спросить не успели...

Эти безымянные герои остались навечно среди тех, кого они освобождали, и теперь молодые люди, которые еще лежали в колыбелях в 1944 году, приходят к ним на свидание, как к живым. Военное кладбище в Белграде — какое-то необыкновенное, засаженное березками, обильно украшенное цветниками и напоминающее густо разросшийся сад, совсем непохожее на обитель смерти и — хочется даже сказать — уютное — оказалось нынче в окружении высоких, созданных из бетона, алюминия и стекла новехоньких жилых домов, и по вечерам молодые матери катают по его хрустящим гравием дорожкам коляски с младенцами, а дети учатся читать, разбирая по складам надписи: «Иван Александрович Стражев, полковник...», «Саша, неизвестный боец...», «Виктор Ильич Заваруха, майор...» А в городе Плевене в память о советских людях, погибших в боях за освобождение Болгарии, на самой главной площади поставлен памятник безымянному молодому советскому автоматчику, и молодежь города ласково прозвала этого бронзового парня Алешей. Так и говорят друг другу: «Встретимся вечером у Алеши»; «Приходи к шести часам к Алеше, — буду ждать...»

Тихо и плавно журчат дунайские волны — то голубые в пору низкой воды под ясным синим небом, то темно-коричневые в дни половодья, то белесые в жаркий полдень, то отливающие лиловым и фиолетовым цветом в час заката, то иссиня-черные в позднее ночное время. Приветливо колышутся вершины высоких дерев, словно кланяясь вслед нашему щегольскому и стремительному белоснежному «Дунаю», который уверенно ведет к Измаилу бывалый капитан Аркадий Болотин.

Теплоход то и дело подает свой громкий голос, приветствуя старых знакомых. Вот прошел вверх по течению теплоход «Кронштадт», лучший буксир советского Дунайского пароходства — его ведет экипаж коммунистического труда, три года назад завоевавший это почетное звание. Раньше команда «Кронштадта» насчитывала двадцать восемь человек. Сейчас на нем плавают только четырнадцать моряков, и семеро из них заочно учатся в технических школах; управление этим могучим кораблем — его мощность 1800 лошадиных сил! — полностью автоматизировано, машиной командуют с мостика; мотористов нет, и машинное отделение пусто, оно — под замком. Пробежал стройный румынский теплоход «Ольтеница»: повез пассажиров в Вену. Медленно движется с низовьев к Линцу караван барж-рудовозов под австрийскими флагами. Навстречу им спускается караван судов из Западной Германии. Река оживленна, словно городская улица.

А это что?.. У причала невзрачная старая баржа под трехцветным французским флагом. Читаю название: «Алжир». Капитан Болотин улыбается: остаток былого величия французской империи, которая владычествовала когда-то даже здесь, на Дунае... Слово «Алжир» говорит капитану многое — в 1938 году его спасли алжирские рыбаки, когда фашистские разбойники торпедировали близ Гибралтара пароход «Тимирязев», на котором он плавал вторым помощником капитана. Аркадий Болотин на всю жизнь запомнил встречу с мужественными алжирцами. Тогда они были бесправными рабами колониальной империи. Теперь Алжир независимая держава. Но вот — поди ж ты! — плавает еще по Дунаю французская баржа с именем страны, которая уже не принадлежит Франции.

Я гляжу на трехцветный флаг над чужой баржей и вспоминаю другое: Белград, жаркая осень 1948 года, Дунайская конференция и запальчивые речи вечно обиженного месье Адриена Тьери, дергающегося, нервного сэра Чарльза Пика и хмурого мистера Кавендиша Кэннона в защиту «приобретенных прав» Франции, Англии и США на Дунае. То было трудное послевоенное время. Дунайские просторы опустели: сотни судов были угнаны в пределы американской оккупационной зоны, другие лежали на дне реки, мосты рухнули, фарватеры лишились навигационной обстановки. И обозреватель «Дейли телеграф» Стид, предаваясь лирическим воспоминаниям о том, как в былые времена он со своими приятелями танцевал и пил рислинг на палубах австрийских пароходов, уверял, что без «просвещенной помощи» Запада судоходства на Дунае не восстановить.