40 австралийских новелл

Вдоль барьера конторки, навалившись на него, словно волна, застывшая у берега, стояли в очереди люди. На лицах ожидавших было усталое отупение; только среди тех, что стояли впереди, еще замечались признаки некоторого оживления: кивок головой, взмах руки, мысль, отразившаяся на лице.

Сидя за своим столом, Мак — Доуэлл смотрел на этих людей с полным равнодушием. Лица их казались ему какими-то странными, безжизненными.

«Наверное, это потому, — думал Мак — Доуэлл, — что передо мной прошло слишком много посетителей». Среди них он ни разу не видел похожих лиц, но, когда эти люди выстраивались вот так за барьером конторки, его всегда поражало какое-то странное однообразие… пока наконец лицо не придвигалось к окошечку. Но вот раздавался голос, и тогда вместо одноцветного пятна перед ним оказывался человек. Однообразие распадалось на тысячу индивидуальных особенностей.

И тут же у всей этой одноликой толпы появлялся один общий, постоянный признак: все они жили надеждой. Каждый из них надеялся, и все надеялись, вся толпа. И на что, спрашивается? «Нет, — думал Мак — Доуэлл, — они не требуют многого, не ищут чего-то особенного, не рассчитывают приобрести здесь состояние или собственный автомобиль; не гонятся за праздными развлечениями. Эти люди добиваются только одного… хотят получить пристанище, дом».

А что такое дом? Бревна, кирпич, стекло, черепица, сухая штукатурка и гвозди — вот вам и дом. Со Еременем краска с такого купленного в рассрочку дома слиняет, а задолженность за него возрастет. Появляются ребятишки и начинают портить приобретенную вместе с домом мебель.

После летних дождей садик быстро зарастает сорной травой, а соседи жалуются на вашу собаку.

Мак — Доуэлл улыбнулся краем губ. Да, все это так, но, к сожалению, это только одна сторона дела. Дом-то дом, да в самом слове кроется ведь и другой, более тонкий смысл.

Он-то прекрасно понимал, лучше даже, чем все эти люди, что в конечном итоге предметом их поисков являлся не сам по себе дом, а домашний очаг… А это совсем особая штука — она включает в себя такие понятия, как уют, спокойствие, тихие семейные радости. Мак — Доуэлл это отлично понимал, хотя бы уже потому, что об этом свидетельствовала статистика всех послевоенных лет; об этом же говорили просьбы, требования, мольбы бесконечных посетителей, надеявшихся обрести… домашний очаг.

Мак — Доуэлл нахмурился. Рабочий день подходил к концу, а ожидающих было еще много. Он встал со стула и подошел к окошку конторки. Стоявшие впереди отодвинулись, и по выражению их лиц Мак — Доуэлл мог догадываться о многом.

Вот эта пара наверняка получит жилище, он знал это, а вон тот высокий — не получит.

Толпа заволновалась, люди стали теснить друг друга.

Молодая пара придвинулась поближе к окошечку конторки, отстранив пожилого человека с усталым лицом и его плохо одетую жену.

Молодой человек проговорил:

— Я хотел бы…

Мак — Доуэлл отрезал:

— Очередь вот этого джентльмена.

Девушка посмотрела на него с молчаливым удивлением.

Мак — Доуэлл добавил:

— Пожалуйста, отойдите, — и повернулся к пожилому человеку. Тот даже не взглянул на молодую пару. Глаза его были устремлены в окошечко конторки, словно там сосредоточились все его упования и надежды.

— Спасибо! — от волнения у него перехватило дух. — Я хотел бы навести справки о покупке дома.

Мак — Доуэлл перевернул листок блокнота.

— Какая вам нужна рассрочка?

— Этого я еще не знаю, я думал все выяснить здесь. Мне очень нужен дом.

«Придется подойти с другой стороны», — подумал Мак-Доуэлл.

— А сколько у вас денег в наличности?

— Двести десять фунтов.

В глазах, смотревших на Мак — Доуэлла, светилась Мольба. Казалось, эти глаза говорили: понимаете, у меня всего двести десять фунтов — ведь этого достаточно, не правда ли? Я работал изо всех сил, но вот все, что мне удалось сберечь. Этого ведь хватит на покупку дома, правда?

«Двести десять фунтов… Ничего не выйдет», — подумал Мак — Доуэлл и снова, напуская на себя безразличный вид, спросил без всякого выражения в голосе:

— Мебель у вас какая-нибудь есть?

В глазах просителя мелькнул испуг.

— Нет.

«Его двести фунтов уйдут в два счета, — думал Мак-Доуэлл. — Юридические расходы пятьдесят… мебель двести… агент, косвенные налоги — пятьдесят или шестьдесят. Даже для начала уже не хватает сотни фунтов».

И он смягчил тон:

— Боюсь…

Переселенец всплеснул руками. На лице его уже был нескрываемый страх. Голос выдавал его чувства.

— Но мне ведь нужно так мало…

Так мало… всего — навсего дом!

Мак — Доуэлл сказал:

— Видите ли, на одну только мебель уйдет вся ваша наличность.

Новоавстралиец стиснул руки в бессильной мольбе.

— Вот уже пятнадцать лет, как мы кочуем по лагерям.

В это слово «лагерь» было вложено столько, что Мак — Доуэлл невольно содрогнулся от ужаса и возмущения. «Вот за что я ненавижу все эти предписания», — с горечью подумал он.

— Семь лет я провел в концентрационном лагере в Саксенхаузене, а моя жена — семь лет в Равенсбруке. Потом четыре года мы были в лагере для перемещенных лиц в Австрии, а теперь вот уже полтора года живем в лагере здесь.

Руки его бессильно повисли.