40000 лет назад

Дверь скрипнула, и на пороге появился щербатый. Вы во что, тут, мою избу превратили негодники. – Заорал он грозно, прямо с порога. – Ну-ка брысь отсюда все, кроме Федограна. Тому можно, он болен еще. – И вдруг заметил шишка. – А ты вообще, чего тут делаешь. Тебя не видно не слышно быть должно, а ты на лавке байки травишь. Брысь в щель, и не высовывайся.

– Сам в щель полезай, умник. А мне и тут неплохо. А на виду я потому, что меня вон тот бугай словил. – Голова гостя мотнула ушами в сторону Бера. – А теперь я и сам не хочу уходить. Мне так за ними подглядывать удобней.

– Ладно тебя не переспоришь, а остальные вон пошли отсюда.

Влияние этот знахарь в городе имел огромное, больше даже чем сам воевода. Служителя Перуна боялись все, хотя непонятно почему. За всю историю его проживания, он никому и никогда, ничего не сделал плохого, кроме только может быть того, что крепко обругал, а вот добра от него видели все, каждый отметился приходом в его избу с болячкой, и никому, с виду злобный дед не отказал.

И потому, не смея спорит, пожелав скорейшего выздоровления, и пожав на прощание руки друг-другу, посетители ушли. Щербатый же, присел молча возле стола, на скамью, высыпал из сумки кучку травы, и не обращая никакого внимания ни на кого, молча, стал перебирать.

– Нет, так не интересно. Скучно так. – Шишок заходил по краю лавки, на которой лежал наблюдающий за ним и улыбающийся Федор. – Что тут смешного. – Маленькие глазки злобно зыркнули, а их хозяин, резво спрыгнул на пол и нырнув в щель, исчез.

– Наконец-то. – Развернулся волхв. – Никак от него не отделаешься. Только молчать при нем и внимания не обращать, он тогда интерес теряет и уходит. Вот ведь сплетник назойливый. Как с ним воевода общий язык только находит, ума не приложу? Давай ка я тебя погляжу. Сесть сможешь?

Ловкими движениями знахарь распеленал стягивающую Федора повязку, потыкал в ребра пальцем, смотря в глаза, приложил к груди ухо, и удовлетворенно крякнув, достав с полки горшок с вонючей мазью, обильно смазал покрытое синяками тело, и вновь обмотал повязкой, но уже не так туго.

– Пару дней полежишь еще, и в баню пойдем, через порог тебя протащу, попарю с травками, как огурчик станешь.

– Как это через порог? – Не понял парень.

– Дурная голова. То первое лекарство, оно… – Что оно он договорить не успел. Из щели вылез шишок, и ловко запрыгнул на лавку.

– Вернулся я. – Довольно произнес он.

– Вижу.– Буркнул дед. – Чего надо опять?

– Тут сейчас интересно будет. Дочка Елея идет. Кр-аасная вся. Волнуется. Он потер ладошками.

– Терпи. – Только и смог, загадочно хмыкнуть дед парню, улыбнувшись. – Пойду я к Яробуду загляну, ногу у него деревянную сводит, посмотреть надо, да медку в харчевне прихвачу, для смазки. – Засмеялся и вышел за порог. И уже оттуда зазвучал его голос. – Заходи дочка, заходи, очнулся он. Только не на долго. Тяжело ему еще – долго-то. Пожалей Юношу.

– Я только гостинец передам. – Прозвучавший в ответ голос заставил сжаться сердце юноши, и покраснеть.

– Начинается. – Довольный шишок, перебрался к стенке, и облокотившись вытянул ноги.

В дверь тихонечко постучали, и не дожидаясь ответа приоткрыли. В образовавшуюся щелку заглянула голова Алины.

– Я не сильно помешаю. – Ее голос прозвучал неуверенно и взволнованно.

Хотя Федор и ждал ее, но всеравно вздрогнул, словно пробитый электрическим током, он попытался подняться, но сделал это слишком резко, от чего ребра скрутило болью, и он упал назад с тихим стоном.

– Ой родненький, воскликнула девушка, и птицей влетела в избу, замерев напротив лавки, не зная, чем помочь. – Больно?

Больно? Да за одно только слово «родненький», слетевшее с ее губ, Федор готов был стерпеть в сто, нет в тысячу раз большую боль, чем сейчас, да что там говорить, он умереть был готов. Но ничего подобного сказать не смог, а лишь промямлил:

– Терпимо.

– Я тут гостинцы принесла. Батюшка передать велел. – Зарделась она румянцем.

– Батюшка… – Заскрипел сверчком, изображавшим смех, недавний пленник. – Вот бы он удивился, этот батюшка, услышав, что от его имени гостинцы носят.

Он еще, что-то хотел сказать, но получил пинок от парня, и улетев к противоположной стене, грохнулся на пол, но совершенно не обиделся, а рассмеялся и сел, навострив уши. – Вы не стесняйтесь, считайте, что меня тут нет. Продолжайте.

– Кто это? – Девушка округлила глаза и побледнела.

– Шишок это. Сволочь редкостная. – Буркнул Федор.

– Надо же, а я думала, что они только в сказках существуют. Какой смешной, и милый. Его можно погладить?

– Чего меня гладить-то, что я кот. Хотя. Валяй гладь. Меня еще никто никогда, не гладил. Мурлыкающему племени это нравиться, может и мне хорошо будет.

Он быстро вернулся на лавку и замер в ожидании. Девушка осторожно провела по шкурке.