42-я параллель

На борту «L'Espagne»[183] было много священников и монахинь. Океан был бутылочно-зеленый и бурный. На всех иллюминаторах были покрышки и палубные огни затенены и нечего было и думать чиркнуть спичкой на палубе.

Но стюарды храбрились и говорили что боши ни за что не посмеют потопить пароход «Compagnie Generale»[184] полный священников и монахинь и иезуитов и кроме того Comité des Forges[185] обещал не обстреливать бассейна Бриё[186] где расположены его чугунолитейные заводы и кроме того основные пайщики «Compagnie Generale» принц Бурбонский и иезуиты и священники и монахини;

словом все храбрились кроме полковника Ноултона из американского Красного Креста и его жены. У них были водонепроницаемые холодонепроницаемые минопепробиваемые костюмы похожие на костюм эскимосов и они постоянно носили их и сидели на палубе в надутых костюмах так что видны были одни только лица. В карманах у них были индивидуальные пакеты а внутри водонепроницаемого пояса помещался молочный шоколад и печенье и таблетки сухого молока и утром выйдя на палубу ты видел как мистер Ноултон надувает миссис Ноултон.

или миссис Ноултон надувает мистера Ноултона. Добровольцы Рузвельта были очень храбрые в фуражках нового армейского образца с жесткими козырьками и значками за отличную стрельбу на плетеных шнурках цвета хаки и они весь день твердили что Надо принять участие Надо принять участие,

как будто война это спортивное состязание; и буфетчик был храбрый и все стюарды храбрые; все они получили льготы по ранению и были очень рады побыть стюардами на пароходе а не сидеть в окопах

и пирожное подавали превосходное.

Наконец мы вошли в охранную зону и начали колесить зигзагами и все забились в буфет а потом мы вошли в устье Жиронды и французский миноносец кружил вокруг парохода ранним нежно-перламутровым утром и пароходы шли следом за патрульным катером. Солнце красным шаром вставало над ржавой землей виноградарей и Жиронда была забита транспортами и блестевшими на солнце самолетами и боевыми судами.

Гаронна была красная. Стояла осень, по набережным бочки молодого вина и ящики снарядов лежали вдоль серолицых домов и мачты приземистых парусников теснились перед большим красным железным мостом.

В отеле «Семь сестер» все ходили в трауре но дела шли блестяще по случаю войны и с минуты на минуту здесь ожидали переезда правительства из Парижа.

Там на севере умирали в грязи в окопах но тут в Бордо дела шли блестяще и виноделы и судовладельцы и поставщики снаряжения заполняли залы Chapeau Fin и лакомились жареными ортоланами и шампиньонами и трюфелями и висела большая вывеска

MEFIEZ-VOUS

Les oreilles ennemies vous écoutent[187]

Красное вино, сумерки и посыпанные желтым гравием площади в рамке винных бочек и в парке запах шоколада, серые статуи и на дощечках: Улица погибших надежд, Улица духа законов, Улица забытых шагов – и запах тлеющего листа и серолицые дома Бурбонов растворяющиеся в винно-красных сумерках.

В отеле «Семь сестер» поздно ночью ты вдруг просыпался и видел что агент тайной полиции обшаривает твой чемодан

и хмурится над твоим паспортом и заглядывает в твои книги и говорит: Monsieur, c'est la petite visite.[188]

Неукротимый Боб[189]

Лафоллет родился в городском округе Примроз; до девятнадцати лет работал на ферме в округе Дейн, штат Висконсин.

Он жил своим трудом и позже, занимаясь в Висконсинском университете. Он хотел стать актером, изучал ораторское искусство, и Роберта Ингерсолла[190], и Шекспира, и Берна[191]

(кому удастся когда-нибудь показать влияние Шекспира на весь прошлый век?… Марк Антоний над трупом Цезаря, Отелло в Венецианском сенате и Полоний, повсюду Полоний),

возвращаясь в шарабане домой после выпуска, он был поочередно то Бут[192], то Уилкс, пишущий письма Юния[193], то Дэниел Уэбстер[194], то Ингерсолл, бросающий вызов Богу; был великим, величавым и неподкупным, облаченным в тогу и горделиво разглагольствующим в Капитолиях всех веков;

он был первым оратором всех школьных диспутов

и, выступив с характеристикой Яго, взял приз на ораторском состязании двух штатов.

Он стал работать в конторе у адвоката и выставил свою кандидатуру в прокуроры округа. Его школьные товарищи обрабатывали весь округ, объезжая его по вечерам в шарабанах и агитируя в каждом доме. Этим он дал пинка «машине»[195] и был выбран.

Это было восстанием молодежи против республиканской машины штата,

и босс Кейс, почтмейстер из Медисона, который заправлял всем округом, узнав о его избрании, чуть не свалился с кресла.

Это дало Лафоллету заработок и возможность жениться. Ему было двадцать пять лет.

Через четыре года он выставил свою кандидатуру в конгресс; Университет опять был за него: он был кандидатом юнцов. Когда его избрали, он оказался самым юным членом палаты.

В Вашингтоне в курс политических интриг ввел его Филетэс Сойер, висконсинский лесной король, который привык покупать и продавать политических деятелей, как он покупал и продавал лес и дрова;