4321

Нет, боюсь, что нет, ответил доктор Бройлер.

Иными словами, я стерилен.

В смысле того, что не сможете произвести на свет детей, – да.

Фергусону пора было уйти, но показалось, что тело его вдруг так отяжелело, и он понимал: со стула ему встать не удастся. Он поднял взгляд и изнуренно улыбнулся доктору Бройлеру, словно бы извиняясь за то, что неспособен сдвинуться с места.

Не беспокойтесь, сказал врач. Во всех прочих отношениях вы в безупречной форме.

Его жизнь едва началась, сказал себе Фергусон, его жизнь еще даже не началась, а самая существенная часть в нем уже мертва.

Падение дома Фергусон

.

Никто, ни один другой за ним никогда не последует, никто ни теперь, ни когда бы то ни было еще, до самого скончания времен.

Паденье до ранга примечания в «Книге земной жизни», человек, отныне навеки известный как Последний из Фергусонов.

6.1

Позднее, вернее сказать – год, и два, и три спустя, когда бы Фергусон ни оглядывался и ни думал о том, что произошло между осенью 1966-го и выпуском Эми в начале июня 1968-го, в воспоминаниях его главенствовали несколько событий, отчетливо выделялись, несмотря на прошедшее время, а вот множество других, если не большинство, стерлось до теней: ментальная живопись, составленная из нескольких областей, омытых сильным, проясняющим светом, а другие области скрыты матовостью, бесформенные фигуры, стоящие в мрачных бурых углах холста, а там и сям – кляксы чернейшего ничто, зачерненная тьма черного общежитского лифта.

Трое других, деливших с ними блок, – к примеру, их соученики Мелани, Фред и Стю в первый год, Алиса, Алекс и Фред во второй, – в истории не играли никакой роли. Они приходили и уходили, читали свои учебники и готовили себе еду, спали у себя в постелях и здоровались, когда выскакивали поутру из ванной, но Фергусон едва их замечал и с трудом изо дня в день припоминал их лица. Или наводившая ужас двухлетняя программа по естественным наукам, которую он наконец взял себе на втором году обучения – записался на курс, издевательски называемый «Физика для поэтов», и пропускал почти все занятия, а потом в безумной спешке одних выходных написал липовую лабораторную с помощью одной подруги Эми, математички из Барнарда, – совершенно не важное предприятие. Даже его решение не входить в правление «Спектатора» имело не слишком много веса в повествовании. Вопрос стоял о потраченном времени, не более того, отсутствие интереса тут ни при чем, но Фридман, Мальхаус, Бранч и прочие тратили на газету по пятьдесят-шестьдесят часов в неделю, а это больше, чем желал тратить на нее Фергусон. Ни у одного члена правления не было подруги – на любовь не хватало времени. Ни один из них не писал и не переводил стихов – нет времени на литературу. Никто из них с успехом не справлялся с учебными заданиями – на учебу нет времени. Фергусон уже решил не бросать журналистику после выпуска из колледжа, но теперь ему нужны были Эми, его поэты и его семинары по Монтеню и Мильтону, поэтому он пошел на компромисс – остался в газете репортером и ассоциированным членом правления, все эти годы много писал в газету и раз в неделю служил ночным выпускающим редактором: для этого нужно было приходить в редакцию в Феррис-Бут-Холле и сочинять заголовки к статьям, которые напечатают в завтрашнем утреннем выпуске, готовые статьи относить на четвертый этаж наборщику Анджело, забирать готовые столбцы, выклеивать макет номера, а затем около двух часов ночи гнать на такси в Бруклин, чтобы отдать макет в типографию, которая печатала двадцать тысяч экземпляров, а те в разгар утра доставят в студенческий городок Колумбии. Участвовать в этом процессе Фергусону нравилось, но ни это, ни его решение не входить в правление, по большому счету, ничего не значили.

А считалось же вот что: в те годы умерли оба его прародителя, дедушка – в декабре 1966-го (сердечный приступ), а бабушка – в декабре 1967-го (инсульт).

Также считалась Шестидневная война (июнь 1967-го), но она началась и закончилась слишком быстро, чтобы уж как-то сильно считаться, зато расовые беспорядки, разразившиеся в Ньюарке на следующий месяц и продлившиеся дольше войны на Ближнем Востоке, изменили все навсегда. Вот его родители празднуют победу крохотных, доблестных евреев над своими циклопическими врагами, а через минуту магазин Сэма Бронштейна на Спрингфильд-авеню уже громят и грабят, а родители Фергусона складывают палатку и сбегают в пустыню – уезжают не просто из Ньюарка, не просто оставляют за спиной Нью-Джерси, а к концу года оказываются аж в южной Флориде.

Еще одно пятно света на холсте: апрель 1968-го и взрыв в Колумбии, революция в Колумбии, восемь дней, которые потрясли мир.

Весь остальной свет на картине омывал только Эми. Тьма над ней и под ней, тьма за ней, тьма по обеим сторонам от нее, но вот сама Эми окутана светом, светом до того сильным, что она в нем почти невидима.