4321

Гийом Аполлинер

Рыжекудрая[98]

Вот я весь на виду человек преисполненный здравого смыслаПонимающий в жизни и в смерти в пределах доступного людямИспытавший и муки и радость любвиЗаставлявший порою других признавать свое мненьеГоворящий на нескольких языкахПобродивший по светуПовидавший войну в артиллерии и в пехотеРаненный в голову трепанированный под хлороформом

Потерявший ближайших друзей в небывалой резнеЗная все что дано человеку о нынешнем и о минувшемИ на миг отвлекаясь от этой войныМежду нами друзья и за насЯ пытаюсь понять эту давнюю тяжбу привычного с новым               и Порядка с ДерзаньемВы чей рот сотворен по господню подобьюКак олицетворенье порядкаНе судите нас строго когда захотите сравнитьНас и тех кто прослыл воплощеньем порядкаПотому что влекомые тягой к дерзанью

Мы ведь вам не врагиМы хотим вам открыть неоглядные странные далиГде любой кто захочет срывает расцветшую тайнуГде пылает огнянность доныне не виданных красокСонмы непостижимых виденийЖдущих часа чтоб довоплотитьсяНам бы только постичь доброту эту даль где молчит тишинаЭто время что мы то пришпорим то вспять повернемБудьте к нам милосердны грехи и просчеты простите сполнаНынче снова неистовство лета в природе

Умерла моя юность я прежней весны не найдуПолыхающий Разум сегодня землей верховодит     И я ждуСобираясь вдогонку за образом нежным и чуднымЧто волнует и властностью страсти томитЯ железо а он мой упорный магнит     Как прельстителен мне ее вид     Вид красавицы рыжекудройЗастывшей молнией над нейВзметнулось золото кудрейКак пламя что лишь манит

И в чайных розах вянетНу так смейтесь же надо мнойСмейтесь люди повсюду особенно здесь по соседствуЯ ведь столько всего вам сказать не решаюсьСтолько что вы и сами сказать мне б не далиНу так смилуйтесь же надо мной(перевел А. И. Фергусон)

6.2

6.3

Через тридцать девять дней после того, как выбросил деньги Флеминга в окно, Фергусон перепечатал последние страницы окончательного варианта своей книги. Он предполагал, что в этот миг начнет чувствовать в себе всякое хорошее, но после краткого нахлыва ликования, пока выкручивал из машинки последние пять листков бумаги и копирки, чувства эти вскоре рассосались – даже предположительно вечное приятное ощущение от доказательства себе, что он способен написать книгу, что он – человек, который завершил то, что начал, а не один из тех слабовольных самозванцев, кто грезит по-крупному, а выполнить обещанное им никогда не удается: таково человеческое свойство, относящееся далеко не только к сочинению книжек, и все же час или около того спустя Фергусон уже не слишком что-либо чувствовал, кроме чего-то вроде изнуренной печали, и к тому времени, как он спустился выпить перед ужином с Вивиан и Лисой в половине седьмого, все нутро у него онемело.