4321

В серии намечалось десять очерков, но Фергусону пришлось остановиться, как раз когда он готовился взяться за девятый (о длинных волосах, мини-юбках, бисере любви и сапогах из белой кожи – новинках моды середины и конца шестидесятых), когда из-за пределов прилетел еще один удар молота. В последние месяцы антивоенное движение относительно притихло. Постепенный вывод американских войск, так называемая «вьетнамизация» войны и новая система призывной лотереи – все это внесло свою лепту в затишье, но затем, в последние дни апреля 1970-го, Никсон и Киссинджер внезапно расширили войну, вторгнувшись в Камбоджу. Американское мнение по-прежнему делилось пополам, грубо говоря, половина за и половина против, а это означало, что половина страны поддерживала это действие, а вот другая половина, те, кто последние пять лет выходил на демонстрации против войны, видели в этом стратегическом посягательстве

конец всякой надежды. Сотнями тысяч вышли они на улицы, в студгородках колледжей организовали массовые демонстрации, и вот в одном из таких студенческих городков в Огайо нервные, плохо обученные молодые национальные гвардейцы открыли по студентам огонь на поражение боевыми патронами, трехсекундная стрельба, в которой убито было четверо, а ранено девять человек, и в такой ужас большинство американцев пришло от того, что случилось в Кентском университете, что они, не договариваясь, открыли рты и издали такой коллективный вой, что разнесся он по всей земле. На следующее утро, пятого мая, Макманус спозаранку отправил Фергусона и его напарника-фотографа Тома Джанелли в Университет Буффало освещать тамошние демонстрации – и так вот Фергусон вдруг больше не исследовал недавнее прошлое, а опять жил в Настоящем.

В конце февраля и начале марта этот вуз пережил несколько недель беспокойных конфликтов, но даже самый мягкий выплеск чувств после Кента был гораздо необузданней, чем все, что Фергусон наблюдал в Колумбии, особенно на второй день по его приезде, ветреный Буффало в середине весны, на земле снег, и с озера Эри дуют ледяные ветры. Никаких зданий там не занимали, но атмосфера была более напряженной и потенциально более опасной, потому что на почти две тысячи студентов и преподавателей бросилась полиция по подавлению беспорядков – в шлемах, с оружием, дубинками и слезоточивым газом. Бросали камни, швыряли кирпичи, били стекла полицейских машин и университетских корпусов, лупили по головам и телам, и Фергусон вновь оказался в самой середке, между двумя воюющими толпами, только на сей раз было страшнее, поскольку студенты Буффало больше желали драться, нежели студенты Колумбии, некоторые так распалились и настолько закусили удила, что Фергусон чувствовал – они и умереть вполне готовы. Хоть журналист, хоть нет, но он был так же беззащитен, как и они, и так же, как двумя годами раньше, его во все это втянуло, и он получил удары по голове и руке, теперь его травили слезоточивым газом вместе со всеми остальными, и когда он прижал к горящим глазам мокрый носовой платок и выблевал на мостовую обед, Джанелли ухватил его за руку и уволок прочь, искать такое место, где воздухом можно было бы дышать, и через пару минут, когда они добрались до угла Главной улицы и Миннесота-авеню сразу за студгородком, Фергусон отнял от лица мокрый платок, открыл глаза и увидел, как молодой человек швыряет кирпич в окно банка.

За день-другой три четверти колледжей и университетов в Америке объявили забастовку. В протест влилось больше четырех миллионов студентов, и один за другим все до единого колледжи и университеты в Рочестере позакрывались до самого окончания учебного года.

Через день после того, как Фергусон сдал свой репортаж из Буффало, они кратко побеседовали с Макманусом у парадного входа в редакцию «Таймс-Юнион». Не отводя взглядов от уличного движения, пока курили свои сигареты, оба с неохотой признали, что нет смысла печатать новые очерки о шестидесятых. Восьми вполне достаточно, а девятый и десятый уже не нужны.