451° по Фаренгейту

— Большой Бен? — произнес Уилл Бентлин. — Вестминстерский мост?.. Туман?

— Чу, что это, кажется там, за краем земли, совсем тихо, почти не слышно (да слышно ли? — они приставили к ушам ладони) трижды пробили огромные часы? И кажется, ревуны окликают суда на далекой реке и судовые сирены гудят в ответ?

— Чувствуешь себя французом? — шептал Роберт. — Большой Бен? Дым? Рим? Разве это Рим, Уилл?

Ветер переменился. Струя жаркого воздуха взмыла вверх, извлекая перезвон из невидимой арфы. Что это, никак туман затвердел, образуя серые каменные монументы? Что это, никак солнце водрузило золотую статую на выросшую глыбу чистого снежного мрамора?

— Как… — заговорил Уильям Бентлин, — каким образом все меняется? Откуда здесь четыре, пять городов? Мы говорили кому-нибудь, какой город они увидят? Ну держись, Боб, держись!

Они перевели взгляд на последнего посетителя, который стоял один на краю сухого мыса. Сделав знак товарищу, чтобы тот молчал, Боб подошел беззвучно к платному посетителю и остановился сбоку, чуть позади.

Это был мужчина лет пятидесяти, с энергичным загорелым лицом, ясными, добрыми, живыми глазами, тонкими скулами, выразительным ртом. У него был такой вид, словно он в жизни немало путешествовал, не одну пустыню пересек в поисках заветного оазиса. Он напоминал одного из тех архитекторов, которые бродят среди строительного мусора возле своих творений, глядя, как железо, металл, стекло взмывает кверху, заслоняя свободный клочок неба. У него было лицо зодчего, глазам которого вдруг, в одно мгновение, предстало, простершись на весь горизонт, совершенное воплощение давней мечты. Внезапно, будто и не замечая стоящих рядом Уильяма и Боба, незнакомец заговорил тихим, спокойным, задумчивым голосом. Он говорил о том, что видел и чувствовал:

В Ксанадупуре…

— Что? — спросил Уильям.

Незнакомец чуть улыбнулся и, не отрывая глаз от миража, стал тихо читать по памяти:

В Ксанадупуре чудо-парк Велел устроить Кублахан. Там Альф, священная река, В пещерах, долгих как века, Текла в кромешный океан.

Его голос угомонил ветер, и ветер гладил двоих стариков, так что они совсем присмирели:

Десяток плодородных верст Властитель стенами обнес И башнями огородил. Ручьи змеистые журчали,

Деревья ладан источали, И древний, как вершины, лес В зеленый лиственный навес Светила луч ловил.

Уильям и Боб смотрели на мираж и в золотой пыли видели все, о чем говорил незнакомец. Гроздья минаретов из восточной сказки, купола, стройные башенки, которые выросли на волшебных посевах цветочной пыльцы из Гоби, россыпи запекшейся гальки на берегах благодатного Евфрата, Пальмира — еще не руины, только лишь построенная, новой чеканки, не тронутая прошедшими годами, вот окуталась дрожащим маревом, вот-вот улетит совсем…

Видение озарило счастьем преобразившееся лицо незнакомца, и отзвучали последние слова:

Воистину диковинное диво —Пещерный лед и солнца переливы.

Незнакомец смолк.

И тишина в душе у Боба и Уилла стала еще глубже.

Незнакомец мял в дрожащих руках бумажник, глаза его увлажнились.

— Спасибо, спасибо…

— Вы уже заплатили, — напомнил Уильям.

— Будь у меня еще, я бы все вам отдал.

Он стиснул руку Уильяма, оставил в ней пятидолларовую бумажку, вошел в машину, в последний раз посмотрел на мираж, сел, торопливо прогрел мотор и уехал с просветленным лицом и умиротворенными глазами.

Роберт сделал несколько шагов вслед за машиной. Он был потрясен.

Вдруг Уильям взорвался, взмахнув руками, гикнул, щелкнул каблуками, закружился на месте.

— Аллилуйя! Роскошная жизнь! Полная чаша! Ботиночки со скрипом! Загребай горстями!

Но Роберт сказал:

— По-моему, мы должны отказаться.

Уильям перестал плясать.

— Что?

Роберт устремил пристальный взгляд в пустыню.

— Разве же этим можно овладеть. Вон как далеко до него. Допустим, мы подали заявку на участок, но… Мы даже не знаем, что это такое.

— Как не знаем: Нью-Йорк и…

— Ты когда-нибудь бывал в Нью-Йорке?

— Всегда мечтал… Никогда не бывал.

— Всегда мечтал, никогда не бывал. — Боб медленно кивнул. — Так и они. Слышал: Париж. Рим. Лондон. Или тот последний: Ксанадупур. Ах, Уилли, да мы тут напали на такое. Удивительное, большое. Боюсь, мы только все испортим.

— Постой, но ведь мы никому не отказываем, верно?

— Почем ты знаешь? Может быть четвертак кому-то и не по карману. Наверно это, чтобы с искусственными правилами подходить к естественному. Погляди и скажи, что я не прав.

Уильям поглядел.