5/4 накануне тишины

Все люди играют временами, потому что все люди — дети. И взрослые дети, и детские дети играют — от безмерной тоски. Да, да: играют те, кто не любит тосковать, то бишь — бояться.

Джаз — тоже игра: игра инструментов друг с другом, но если в неё заиграться до беспамятства, она становится скоро образом жизни и даже судьбой —

занятной — такой — судьбой — исполненной — эстетического — самоублаженья.

Я успешно спасался джазом. За Вечнозелёной не было слышно шума лагерной пыли по весне. А теперь…

Цахилганов напел несколько тактов из Фостера,

пытаясь немного развеселить себя —

и беспомощно развёл руками:

эта игривая судьба его, кажется, подходила к концу —

ощутимо и страшно.

Потому что умирала Любовь.

А Внешний упорно молчал сегодня про чудо — и не подговаривал Цахилганова сжечь фирму, раздать деньги бедным и жить честно, скромно,

— в — тихой — невнятной — радости — жалкого — существованья — на — земле —

и не намекал Внешний на то, что тогда Любовь будет спасена, а иначе… В общем, только подвигом самоотреченья, мол, вершится чудо —

чудо — воскрешения — умирающей — жизни…

165

Но вчера же вот что понял Цахилганов:

каждый-то человечек у нас норовит обмануть себя какой-нибудь идейкой! Причём, сам себя шантажирует и вынуждает выкинуть что-то эдакое… необычайное!

Непременно — необычайное, иррациональное!

А без того русскому человеку вроде и уважать себя не за что; и жизнь-то ему не в жизнь,

и радость-то не в радость…

Именно оттого позывы самоотреченья так мучили Цахилганова накануне!.. О, это глупость, скорее всего. Вечная молодость, должно быть!

Вечная беспокойная молодость души толкает и толкает человека на несусветные глупости –

The sim shines bright in the old Kentucky home… —

так полагал он вчера, то напевая рассеянно, то посвистывая. Но сегодня всё было иначе.

Сегодня ему изменило прошлое.

Прошлое восстало против Цахилганова,

того и гляди — сомнёт…

166

Телефонная рыбка забулькала серебряно в тумбочке.

Рудый? Рудый… Рудый!!!

— Почему мама к телефону не подходит? — голос дочери вяловат спросонья. — Ответь мне.

— Нет, это ты ответь, почему ты спишь круглые сутки?! — орёт Цахилганов, переволновавшийся только что чрезмерно. — Рекуррентная летаргия у тебя, что ли?

— Позови маму.

— У неё теперь ночные дежурства. Она устаёт. Она просит её не тревожить.

— Ночные? — долгая пауза.

Степанида подозревает неладное. А кто у неё виновник всех Любиных бед?.. И Цахилганов чувствует, как прозрачные глаза дочери начинают блестеть —

там, вдалеке.

Это беспощадный, спокойный блеск льда…

Продолженье, впрочем, следует почти благодушное,

по тональности:

— Если — с — ней — что — случится — я — тебя — убью.

Цахилганов уже не кричит — «Как ты смеешь так разговаривать с отцом, маленькая дрянь!?»

Маленькая изысканная, жестокая дрянь, дрянь! Сволочь!

— А у твоего этого… — осторожно, почти вкрадчиво, спрашивает он. — У этого… как насчёт личного оружия?

— А тебе зачем? — резко спрашивает она. — Что за нездоровый интерес к вопросам нашей самообороны?

— У него — пистолет?

— Нет! — отвечает дочь. — У него револьвер. Пятизарядный. Девятого калибра. Лёгкий, но с тугим курком. Если тебе это важно…

167

В самом деле, так ли уж важно,

из чего в тебя могут шандарахнуть

при случае…

— Отец, а знаешь, я приеду, пожалуй.

— Зачем? — нервничает Цахилганов, — Зачем?!. Мама собирается в Сочи. На месяц. Её долго не будет, — быстро врёт он. — А мне сейчас не до встреч. Командировки впереди. Мне надо в Германию… Ты приедешь — и будешь жить в пустой квартире, как пенсионерка. С соседом-метеорологом вежливо здороваться. И всё!.. У тебя там что, своей жизни нет?

— Мне здесь не нравится.

— Почему? Это же — столица великого государства Российского! А у тебя — детский сдвиг на почве любви к Отечеству. Вот и благоговей там, в сердце Родины, без грязных моих денег. Живи на грязные деньги Кренделя. Но если тебе их на что-то не хватает…

— Это — антистолица, — мрачно поясняет Степанида. — Здесь антироссийцы живут. В основном. Точно такие же, как ты.

— Сиди — там!!! — у Цахилганова оборвалось терпенье. — Я позвоню, тебе в Москве выдадут деньги на всё! Даже на классовую борьбу против меня, назови лишь сумму. Только не приезжай… Но запомни: на грязных деньгах чистое не строится. А если и выстроится, то рухнет, непременно рухнет. Мы это уже проходили. Пройди это и ты, если хочешь, там, в Москве… А здесь, в чёрной дыре, что ты здесь забыла? В Карагане?.. Глупая!

…Здесь чёрная лагерная пыль свистит на ветру!