50 знаменитых больных

Будучи весь в долгах, преследуемый кредиторами, получающий отказы в публиковании его статей и переиздании уже вышедших романов, Достоевский оказался в безвыходном положении. Необходимо было срочно достать три тысячи рублей и расплатиться с долгами, а иначе — «яма». В эти дни с Федором Михайловичем познакомился книготорговец и издатель Ф. Т. Стелловский. Он умело находил авторов, попавших в беду и в самую критическую для них минуту предлагал помощь и заключал соглашения, извлекая для себя огромную выгоду. Он предложил Достоевскому необходимую сумму с условием, что писатель разрешит ему напечатать все свои вышедшие произведения в трех томах, доход от продажи которых он заберет себе. Кроме того, за эти же деньги автор дает обязательство в очень короткий срок написать новый роман, доход от которого также идет Стелловскому. В случае нарушения договора Стелловский приобретает право на издание не только всех существующих произведений Достоевского, но и тех, которые были бы созданы автором в будущем.

Достоевский, как и многие талантливые, но нищие авторы — композитор М. И. Глинка, писатели А. Ф. Писемский и В. В. Крестовский — принял условия этого кабального «соглашения». Новый роман должен быть сдан 1 ноября 1866 года. Но выполнить свое обязательство в полтора-два месяца Федор Михайлович был не в силах, так как не успевал и сочинять, и записывать, и править написанное. Друзья посоветовали ему нанять стенографистку — девятнадцатилетнюю Анну Григорьевну Сниткину — выпускницу стенографических курсов, которая впоследствии стала второй женой писателя. С ее помощью работа была выполнена даже досрочно — к 30 октября.

Утром 1 ноября автор привез роман Стелловскому. Тот, конечно же, рассчитывал, что писатель не выполнит условий сдать рукопись в срок. Но на всякий случай хитрый Стелловский уехал в тот день из города, и слуга сказал Достоевскому, что ему неизвестно, когда хозяин вернется. Анна Григорьевна, умная и практичная барышня, предвидя это обстоятельство, посоветовалась накануне со знакомым юристом, который рекомендовал сдать рукопись нотариусу или приставу той части, где проживает Стелловский. Лишь к десяти часам вечера Достоевскому удалось оформить передачу рукописи и получить официальную расписку. Роман был сдан точно в срок, Стелловский не смог предъявить никаких претензий, и Достоевский был спасен.

Но даже несмотря на столь поучительную историю, страсть Достоевского к азартным играм не проходила. Уже женившись, обзаведясь тремя детьми (один из которых — младший Алеша, любимец всей семьи — умер в трехлетием возрасте в результате приступа эпилепсии), писатель мог часами просиживать за «зеленым сукном» рулеточного стола и проигрывать последние гроши. Письма Достоевского к жене в тот период — это крик отчаяния, уничижительное самобичевание, горячечная мольба о помощи. «Аня, милая, друг мой, — писал Достоевский, — прости меня, не называй меня подлецом! Я сделал преступление, я все проиграл, что ты мне прислала, все до последнего крейцера, вчера же получил и вчера проиграл! Аня, милая, я хуже, чем скот!»

С годами, когда психическое состояние Достоевского переменилось, он совершенно охладел к игре. Связанные с игрой впечатления освобождали Достоевского от других, куда более тягостных и вызванных болезнью переживаний. У некоторых эпилептиков появлению судорожных припадков предшествует аура — последнее, что чувствует больной перед тем, как потерять сознание. У Достоевского это было ощущение невероятного блаженства. Критик H. Н. Страхов писал с его слов: «На несколько мгновений я испытываю такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии и о котором не имеют понятия другие люди. Я чувствую полную гармонию в себе и во всем мире, и это чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно отдать десять лет жизни, пожалуй, всю жизнь».

H. Н. Страхову вторит математик Софья Ковалевская, в дом родителей ее был вхож Достоевский. «Вы все, здоровые люди, — рассказывал Достоевский, — не подозреваете, что такое счастье, которое испытываем мы, эпилептики, за секунду перед припадком. Магомет уверяет в своем Коране, что видел рай и был в нем. Все умные дураки убеждены, что он попросту лгун и обманщик. Ан нет! Он не лжет. Он действительно был в раю в припадке падучей, которой страдал, как и я. Не знаю, длится это блаженство секунды, или часы, или месяцы, но верьте слову, все радости, которые может дать жизнь, не взял бы я за него».

Достоевский безмерно страдал от эпилепсии. После припадков он становился ужасно капризным, раздражительным, требовательным. Его все задевало, сердило. «Его нередко тянуло на скандал, — вспоминала А. Г. Достоевская. — Федя бранился, зачем аллеи прямы, зачем тут пруд, зачем — то, зачем — другое». В эти минуты Достоевский казался себя преступником, совершившим ужасное злодеяние. И он мучался этим. Еще были тоска и страх смерти. Достоевский путал имена, фамилии, даты, не узнавал знакомых.