Много позднее, в 1968 г., события «Ночи длинных ножей» были положены в основу пьесы Юкио Мисимы «Мой друг Гилер», главным персонажем которой стал вождь штурмовиков Эрнст Рем. В день премьеры зрители получили листки со следующим текстом: «Опасный идеолог Мисима посвящает эту зловредную оду опасному злодею Гитлеру, хотя Мисиму не интересовала идеология немецкого национал-социализма, равно как и фигура Адольфа Гитлера. Несмотря на точность в воспроизведении канвы событий, автора меньше всего заботит историческая правда; Мисима любуется тем, как сильная личность, художник Гитлер, растаптывает в себе человеческие чувства, поднимаясь на некую «высшую ступень», достигая новых высот зла».
Из этой бойни Гитлер вышел непререкаемым диктатором Третьего рейха и после смерти рейхспрезидента Гинденбурга 2 августа 1934 г. отменил этот пост, присвоив себе звания фюрера и канцлера. Все армейские офицеры обязаны были присягнуть на верность лично Адольфу Гитлеру. Он вознесся на вершину мира: «Когда-то в Европе был только один пруссак, он жил в Риме. Потом появился второй, в Мюнхене. Это был я»; «Каждый, входящий в рейхсканцелярию, должен чувствовать, что посетил властителя мира».
С этого момента основной заботой Гитлера стало проведение политики полного подчинения высших должностных лиц, осуществление системы террора – достигнув высшей власти, Гитлер страшился ее утратить, а потому организовал в стране сложнейшую систему слежки и доносительства.
Гитлер стремился не только к диктатуре. «Наша революция, – подчеркивал он, – не завершится до тех пор, пока мы не дегуманизируем людей». С этой целью он учредил тайную полицию (гестапо), создал концентрационные лагеря, министерство народного просвещения и пропаганды. Евреи, объявленные злейшими врагами человечества, были лишены прав и подвергались публичным унижениям. Германия превратилась в сплошной концлагерь. Агенты гестапо врывались в дома среди ночи. Преступления – от ограбления до убийства – называли «политикой» во имя «национальной революции». Смещались с постов профессора университетов, а на их место назначались некомпетентные нацистские чиновники. Ценность образования была низведена до нижайшего уровня, сжигались книги, уничтожались шедевры искусства – и все во имя процветания новой Германии.
Будучи человеком с нарушенной психикой, Гитлер обнаружил в душевном состоянии германского народа, пережившего шок от поражения в Первой мировой войне, отражение собственного душевного нездоровья, крайнего расстройства, враждебности и агрессивности. Всю жизнь он, австриец, упрямо олицетворял себя с немецким народом и, будоража его своими гипнотическими ораторскими способностями и злобной пропагандой, находил в этом отдушину для собственной ненависти и честолюбия.
Он мстил мировой цивилизации и немецкой культуре за то, что его не признали как художника: были запрещены книги великих Гете и Гейне, музыканты исполняли только Вагнера, вычеркнув из репертуара Моцарта и Бетховена (не говоря уже о всяких там «неарийских» бизе, верди и чайковских). Любой обыватель чувствовал себя полубогом просто потому, что был «арийцем»; перед ним меркли все гении человечества: ничего не стоила Нобелевская премия Эйнштейна, фильмы Чаплина, философия Гегеля, картины импрессионистов… Гитлер сам определял, что писать и как писать, что изображать на картинах и как изображать, что ваять и как ваять. И горе тому, кто осмеливался нарушать предписания фюрера! Не только искусство, но и наука подлежала «нацификации». Гитлер считал себя великим ученым, сведущим во всех науках, и не стеснялся высказывать самые сумасбродные идеи. Он заявлял, что рак вызывается пищевым отравлением, а кратеры на Луне образовались в результате ее столкновения с другими «маленькими лунами»; что за 10 тысяч лет до нашего летосчисления произошло столкновение Луны с Землей; что конструкция велосипеда соответствует «законам природы», а конструкция воздушного шара – «противоестественна», и т. д., и т. п.
Гитлер свысока смотрел на любой предмет – от пищи до политики, от музыки до чистоты расы, отказываясь воспринимать чужие мысли. Самонадеянно доверяя собственной интуиции, он отвергал научные факты. Живя в придуманном им самим мире, он отбрасывает любую идею, не соответствующую его представлениям и невнятным монологам.
Из Германии и Австрии бежали величайшие умы, лучшие артисты, художники – и все это служило поднятию духа нации, наливавшейся пивом и хором исполнявшей «Хорст Вессель». В Нюрнберге проводились слеты: многотысячные колонны маршировали в буйстве красок от флагов и штандартов, заполняли громадный стадион, чтобы услышать слова диктатора, который, произнося речи, впадал в экстатическое состояние.