Конечно, споры не ограничиваются только ласточками, как может убедиться всякий, понимающий наречие дикарей.
– Из всех, кого я знаю, вы самый большой бурдак, – говорит Калак.
– А вы – самый большой финтихлюпик, – говорит Поланко. – Меня обзываете бурдаком, но видно, что сами-то никогда не глядели на свою рожу в зеркало.
– Вы, дон, хотите, видно, со мной подраться, – говорит Калак.
Оба смотрят друг на друга со зверскими минами. Потом Поланко вынимает из кармана мелок и пишет на полу «дурак».
– Вы самый большой бурдак, – говорит Калак.
– А вы самый большой финтихлюпик, – говорит Поланко.
Калак подошвой туфли стирает «дурака». Похоже, что они вот-вот сцепятся.
– Вы просто хотите со мной подраться, – говорит Калак.
– Вы стерли моего «дурака», – говорит Поланко.
– Стер, потому что вы обозвали меня финтихлюпиком.
– И опять обзову, раз уж на то пошло.
– Потому что вы – бурдак, – говорит Калак.
– Бурдак все-таки лучше, чем финтихлюпик, – говорит Поланко.
Поланко вынимает из кармана перочинный складной ножик и сует его под нос Калаку, который и бровью не ведет.
– Теперь, дон, вы мне заплатите за ваши слова, что я бурдак, – говорит Калак.
– Я вам заплачу за все и сотру всякого вашего «дурака», – говорит Калак.
– Тогда я выполощу этот ножик в вашей требухе.
– Все равно вы бурдак.
– А вы жалкий финтихлюпик.
– А такому бурдаку, как вы, надо стереть всех «дураков», хоть бы он вытащил ножик с шестью лезвиями.
– Я вам сейчас как всажу этот ножик! – говорит Поланко, сверля его взглядом. – Никто не сумеет стирать моего «дурака» и обзывать меня бурдаком.
– Виноваты во всем вы, вы первый меня обозвали, – говорит Калак.
– Нет, первый обозвали вы, – говорит Поланко. – Тогда я, как положено, обозвал в ответ, а вы мне стерли «дурака» и еще обругали бурдаком.
– Да, обругал, потому как вы первый меня тронули.
– А вы зачем мне стерли «дурака»?
– А потому, что вы на меня смотрели зверем, и я не позволю обзывать себя финтихлюпиком, хоть бы и тыкали мне ножик под нос.
– Ну ладно, ладно, – говорит Хуан. – Это похоже на конференцию по разоружению в Женеве, говорю как очевидец.
– Этот ножик, видать, никогда не чистили? – спрашивает мой сосед, который любит делать вид, что во всем разбирается.
– Глядите получше, – говорит Поланко. – Положите его, а то он опять заржавеет, а приводить его в порядок ох как трудно. Оружие – вещь нежная, че.
– Моя грудь – это серебряные ножны, и такая гадость недостойна их, – говорит Калак. – Давай убери ее обратно в карман, там, в тряпье, ему место.