66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

— Мразь! — Вскочив, она плюнула ему в лицо, бросилась, натыкаясь на мебель, вон из комнаты, рванула с вешалки пальто и выбежала на улицу. Прочь, прочь... больше никогда... все кончено... сволочь, выродок, мразь, подонок... гадина... мразь, подонок, пидор, сволочь... сука, подлец, кретин, ублюдок, ублюдок, ублюдок... все... больше никогда... сволочь, сволочь, сволочь... будь ты, проклят, дерьмо... торгаш вшивый... будь ты проклят!!!

Она ни о чем не думала в тот момент. Только потом она спрашивала себя: или и все было игрой, которая с самого начала должна была так развиваться, так закончиться? И не находила ответа: игрушкой она была с первого дня или действительно единственной женщиной в его жизни? Она ничего не могла понять до последнего дня, который — это она знала — уже недалек. Тогда будет поставлена точка, картинки сложится в мозаику. А пока, сходя с ума, она два дня не выходила из дома.

VIII

Только на третий день Элизабет вышла в галерею, объяснив шефу свое отсутствие депрессией и головной болью, и шеф попрекнул ее недостатком изобретательности.

С ней бывало такое — после сильного потрясения, которое надламывало ее навсегда, наступал некоторый период отупения, почти покоя. Сонливая, словно затворившаяся в раковину, она не возвращалась мысленно к тому дню, когда, как решила для себя, бесповоротно потеряла Джонни. Потеряла навсегда, и в этом нельзя было сомневаться, — нечто главное решилось, нечто в ней надломилось, и каким бы ни оказалось будущее, прошлое кончилось бесповоротно. Она рассеянно чертила что–то на листке бумаги. Играла сама с собой в крестики-нолики. Вяло отвечала на телефонные звонки.

Странно, — стало даже спокойнее, и теперь, подумала она с неизведанным равнодушием, ей долго никто не будет нужен. Если раньше, подсознательно, тайно, она всегда надеялась на встречу со своим единственным, — теперь на этом придется поставить жирный крест. А на лбу, как у Гессе, написать «Только для сумасшедших». И, может быть, остаться одной — или удовлетвориться монотонным, простым и надежным счастьем с чужим человеком, к которому можно притерпеться.

В эти два дня она не скучала по Джонни. Не пыталась ему звонить. Не ожидала его звонков, и если отключила телефон в первый день, то только чтобы не выводили ее из этого внезапного, полубредового равновесия. Во второй день ей звонили только по делу, да еще Дженнифер полчаса болтала с ней об этом своем русском, от которого оказалось не так–то легко отвязаться, да и не очень ей этого хотелось. Дженнифер никогда не надеялась встретиться с единственным и потому была счастлива с каждым вторым.

На работе шеф удивил ее:

— Видишь ли, Элизабет... Я все, конечно, понимаю здоровье, личная жизнь, у меня вот тоже всякие подобные дела, — но знаешь, мы до сих пор не продали ничего из работ Эрла.

Ах да, Эрл... он ведь, кажется, что–то ей предсказал... нет, не знаю, не помню, не буду об этом думать.

— И что ты предлагаешь?

— Ничего особенного. Надо будет все это перевесить, отобрать самые удачные работы и сделать второй вернисаж. Со скандалом. С пьяным Сен-Клером. Я не знаю, с кем еще, — обзвони всех. Но что–то сделать необходимо, — иначе мы в яме.

— Хорошо, — равнодушно сказала она.

— Но пойми: я не заставляю тебя заниматься всей этой ерундой... и вообще... Мне кажется, тебе следовало бы после всего этого как следует отдохнуть, и, видит Бог, у тебя будет такая возможность... Только напрягись и сделай на этот раз по высшему разряду. Ладно?

Первый вернисаж она организовывала до Джонни. Второй будет после. Это к лучшему.

В тот же вечер она обзвонила друзей, сговорилась с Дженнифер и пыталась дозвониться Молли, которой не было ни на работе, ни дома. Не могла же она уехать, черт побери! Впрочем, не к спеху. Наглотавшись снотворного, почти не приходя в себя весь день и оглушая себя на ночь, она упала в кровать и заснула мгновенно.

С утра, входя на службу, она с ужасом заметила, что с другой стороны к дверям приближается ничего не видящий, как всегда, отрешенный, гордо закинувший голову Брюс с необъятным букетом роз.

Господи! Что угодно, только не это! Только не видеть его, только не говорить с ним сейчас — после очередного поражения...

— Молли! — Элизабет кинулась к ней, уже сидевшей на обычном месте, напротив ее собственного стола. — Молли, детка, там... Там Брюс! Сделай что–нибудь, я не могу с ним сейчас говорить!

— А он не к тебе, — абсолютно спокойно проговорила Молли, раскрывая пудреницу и начиная подкрашиваться перед зеркальцем, на котором тонким розовым слоем лежала пудра. — Он ко мне.

В первый момент Элизабет с облегчением вздохнула, но в следующую секунду зависть и ревность колыхнулись в ее душе.

— У вас... все в порядке?

— Да, я сегодня ночевала у него, и мы договорились днем поехать к его друзьям. Он договорился с кем–то из своих режиссеров, и тот хочет мне предложить сценарий для обработки. Ты же знаешь, я неплохо пишу, а там нужно именно отредактировать текст... Более мягкого редактора, чем я, им, кажется, не найти, — Молли усмехнулась и взглянула в глаза Элизабет поверх зеркальца.