7 футов над килем

Как бы дело ни обернулось, а спрос с первого помощника, – размышлял Представитель, спускаясь по трапу.

– Я тоже пойду, – поднялся Дублёр, а сам прикинул: «С меня взятки гладки, в случае чего – пусть они и отдуваются!»

Первый помощник отнёсся к инструктированию Ивашкина чрезвычайно серьёзно: битый час, в присущей ему образной манере, он живописал сложности международной обстановки и призывал бороться за высокие урожаи зерновых. Однако, наконец, стал иссякать и закончил напутствием: «Чтобы этого нельзя потому, вот! А то, если будет, значит получится. И потом, каждый должен, где окажется в достоинстве. Всё понял?»

– Понял, – подтвердил проснувшийся Ивашкин, – исполню в точности, можете быть спокойны.

В коридоре он столкнулся с четвёртым помощником – молодым и чрезвычайно бойким пареньком. За приставучесть его прозвали Пластырем. В команде он был чуть ли не самым молодым, и вне службы к нему относились с некоторой фамильярностью.

– Отпустил? – подступил он к Ивашкину. – Одного отпустил?

Ивашкин утвердительно крякнул.

– И чего он тебе сказал? – не отставал Пластырь.

– Сейчас! – Ивашкин сглотнул, прогоняя комок в горле. – Значит, так: «Чтобы этого нельзя потому, вот! А то, если будет, значит получится. И потом, каждый должен, где окажется в достоинстве и по обязательствам». Ну, и так далее. Всё понял?

– Как не понять! – подтвердил штурман. – Я тоже хочу отпроситься. Раз такая масть пошла, нужно попробовать, а? Ты чем его достал?

– Музеем Колумба! – гордо ответил Ивашкин.

– Здорово! – восхитился Пластырь. – Слушай, придумай и для меня что-нибудь заковыристое в этом роде!

– Я придумаю, а он меня к тебе и пристегнёт, – встревожился Ивашкин.

– А я дождусь, пока ты сойдёшь, – успокоил его Пластырь.

– Ну, – предложил Ивашкин, – в том же районе есть ещё собор Святой Анны, например.

– Собор не годится, – отмахнулся Пластырь. – Он мне начнёт объяснять про “враждебные происки леригиозных агитаций”. Что там ещё есть?

– Собаки там есть, – Ивашкин уже начал досадовать. – Чугунные собаки. Там же. Не хочешь собор, скажи, что желаешь полюбоваться собаками, это рядом с муниципалитетом.

– Это другое дело! – обрадовался Пластырь. – Я этих псов сфотографирую и ему предъявлю, чтобы чего не подумал. Растолкуй, как туда добраться.

– Я тебе на плане покажу, – предложил Ивашкин.

– Что мне твой план! – не согласился Пластырь. – Ты на бумажке нарисуй, а лучше напиши русскими буквами, как спросить дорогу по-ихнему.

– Ладно, – согласился Ивашкин, – пойдём в каюту, мне нужно в словарь заглянуть.

– Пора бы уже и без словаря обходиться, студент, – ухмыльнулся Пластырь.

В каюте Ивашкин уселся за стол и, полистав словарь, нацарапал на листке фразу по-испански: «Perdone me, quisiera ver su auyntamiento».

– Русскими буквами тоже написал, – объяснил он, – можешь прочитать или предъявишь эту бумажку, а тебе пальцем покажут, куда топать. Я написал так: «Извините, я хотел бы посмотреть ваш муниципалитет». Они вежливые, привыкли к иностранцам, отказа не будет.

– Ладно, с меня причитается, – Пластырь аккуратно сложил бумажку. – Ты уходи поскорее, а потом и я полезу отпрашиваться. Пока!

Отвязавшись от четвёртого помощника, Ивашкин мигом приготовился – рассовал по карманам сигареты, зажигалку, краснокожий паспорт моряка, а на грудь повесил фотоаппарат. Вахтенный у трапа завистливо пощёлкал языком и высказал предположение, что Ивашкин попал в любимчики к замполиту. Но Ивашкин спешил, а поэтому объясняться не стал и ограничился тем, что послал коллегу к матушке. Он протопал шестьсот метров по бетону причала, потоптался у скульптурной группы, изображавшей то ли первобытных, то ли просто огорчённых людей, и выбрался в город, на улицу Хуан Рехон, запруженную людьми и машинами. В Лас-Пальмасе слишком много приезжих, по серости своей не сознающих прелести сиесты, и центральные улицы пустеют только глубокой ночью.

Ивашкин побродил в предпортовой части города, подивившись русским названиям дешёвых лавок – «Космос», «Миша», «Лайка», «Одесса». На дверях красовались написанные от руки призывы – «Русские ребята, заходи!», «Говорим по-русски!», «Дешевле не найдёшь!», «Для русских лэди! Трусы на любой джоп!» Из магазинчиков доносилась азартная брань торговавшихся моряков. В эти лавки Ивашкин соваться не стал, поскольку почти все деньги отдал опытным товарищам, пообещавшим закупить для него выгодный товар.