Читаем 7 навыков высокоэффективных людей полностью

Второе строжайшее правило заключалось в том, что если общение становится слишком болезненным, то беседа в этот день прекращается. И тогда мы либо продолжаем на следующий день с того места, где остановились, либо ждем, пока тот, кто рассказывал, не будет готов возобновить эту тему. Мы носили в себе неразрешенные вопросы, зная, что надо к ним вернуться. Но поскольку времени у нас было достаточно и обстановка к этому располагала, поскольку мы с таким увлечением наблюдали, как нас захватывает сам процесс, и совершенствовали свои отношения, то мы оба понимали, что рано или поздно вернемся к прерванному разговору и так или иначе его завершим.

Самыми трудными и в то же время самыми плодотворными стали те эпизоды нашего общения, когда в соприкосновение входили моя уязвимость и уязвимость Сандры. Тогда в силу нашей эмоциональной вовлеченности и субъективности мы обнаруживали, что промежуток между раздражителем и реакцией исчезал. Выплескивались негативные чувства. Но наше глубокое обоюдное желание и молчаливая договоренность заключались в том, чтобы настроить себя и качать с того места, где мы прервались, чтобы в конце концов добиться разрешения проблемы.

Один из таких трудных эпизодов был связан с характерной особенностью моей личности. Мой отец был очень замкнутым, сдержанным и осторожным человеком. Моя мать была и по сей день является очень общительной, открытой и непосредственной. Я нахожу в себе проявления и той, и другой тенденции. Когда я не чувствую себя в безопасности, когда я не очень уверен в себе, я склонен замыкаться, как и мой отец. Я прячусь в свою раковину и оттуда наблюдаю.

Сандра больше похожа на мою мать – общительна, естественна и непосредственна. За совместно прожитые годы не раз были случаи, когда ее открытость казалась мне чрезмерной, а она находила вредной мою отстраненность как для окружающих, так и для меня самого, поскольку я становился глух к чувствам других людей. Все это и многое другое выявилось в период наших совместных экскурсии в собственные глубины. Я стал ценить проницательность и здравомыслие Сандры, то, как она стремилась помочь мне раскрыться, стать более отзывчивым, чутким, общительным человеком

Другой трудный эпизод был связан с тем, что я считал "пунктиком" Сандры, изводившим меня многие годы. Она, как мне казалось, буквально помешалась на электробытовых приборах фирмы "Фриджидэр", чего я никак не мог понять. Она даже мысли не допускала о приобретении изделия с другим клеймом! Даже когда мы только начинали жизнь и были весьма стеснены в финансах, Сандра настаивала на поездке за пятьдесят миль в "большой город", где продавались товары фирмы "Фриджидэр", которых в нашем крохотном университетском городке не было.

Меня это ужасно бесило. К счастью, сталкиваться с ее упрямством приходилось не часто: только когда требовалось что-то приобрести из бытовых приборов. Но когда это случалось, для меня это становилось раздражителем, вызывающим такую реакцию, словно кто-то нажимал на красную кнопку пуска. Приверженность Сандры к этой фирме стала для меня символом иррационального мышления и возбуждала целый шквал отрицательных эмоций.

В таких случаях я обычно прятался в свою раковину. Видимо, я считал, что наилучший способ справиться с этой проблемой – это оставить все как есть, не обращать внимания; в противном случае, как мне казалось, я просто потеряю контроль над собой и наговорю много такого, чего говорить не следует. Иногда случалось, что я срывался и говорил что-то нехорошее, за что потом приходилось извиняться.

Больше всего меня заботило не то, что Сандра обожает фирму "Фриджидэр", а то, что она упорно и, как мне представлялось, совершенно вне всякой логики и справедливости принималась восхвалять "Фриджидэр", что я считал совершеннейшим абсурдом. Если бы она просто признала, что ее отношение к этой фирме ни на чем не основано и носит чисто вкусовой характер, мне казалось, я бы смог это вынести. Но отстаивание ею своей правоты было невыносимым.

И вот в самом начале весны в наших беседах возникла тема "Фриджидэр". Все наше предыдущее общение подготовило нас к этому. Строжайшие правила уже были установлены – не выпытывать и оставить разговор, если он будет слишком болезненным для одной или обеих сторон.

Никогда не забуду день, когда мы исчерпали эту тему. Мы тогда не стали как обычно останавливаться на пляже, а просто продолжали ехать через тростниковые заросли, может быть, потому, что не хотели смотреть друг другу в глаза. С этой проблемой оказалось связано столько душевных изломов, столько неприятного, и она так долго подавлялась! Мы никогда не были так близки к разрыву, как в этот день. Но если пытаешься создать прекрасные, гармоничные отношения, нельзя оставлять без внимания то, что разделяет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука